который не осознает своей красоты и от этого становится в сотни, в тысячи раз красивее! Еще и умна, и начитана… И, как будто не замечает, что способна с легкостью вскружить голову известному гало-следователю и профессору. Уже вскружила.
Кшетти и вправду не замечала взглядов, которые бросал на нее Роман. Она просто то отчаянно страдала и стыдилась себя и сложившейся ситуации в целом, то понимала, что никогда, ну вот ни разу в жизни не чувствовала себя настолько свободной и настолько счастливой. «Шато о Лафит» не в счет, хотя определенную роль в состоянии Кшетти и оно сыграло…
Зато взгляды Веселова на мисс Веровири, чтоб ее черти съели, не укрылись от Ишмы. Она сегодня как никогда чувствовала себя ненужной на этом празднике жизни. Но это было однобокое ощущение, и Ишма покривила бы душой, если бы сказала, что ей было совсем уж плохо. Точнее, что это плохо не прерывалось. Случались и пробелы. Обаятельная улыбка Веселова. Озорная, мальчишеская. И эта светлая, практически белая прядь, спадающая на загорелый лоб и то и дело, лезущая в глаза. А еще… он оказался потрясающим рассказчиком! Под низкие, бархатные звуки его голоса окружающий мир как будто замирал и тоже прислушивался. Никогда бы не подумала, что можно вот так запросто, так интересно говорить о пустяках, умело уходя обсуждения своей славы и научных достижений… Но вот когда Кшетти начинала изобиловать познаниями в области космической биоэтики, с легкостью приводить примеры, как из документальных первоисточников, так и из сводок новостей и научных работ известных ученых, Ишме хотелось провалиться сквозь пол, пробить ногами, обутыми в армейские бутсы, прошивку и оказаться в безвоздушном пространстве. Без скафандра.
Ишма была достаточно умна и наблюдательна, чтобы понять, какие чувства испытывает Веселов к этой ощипанной курице, которая хлещет вино как заправский мичман в увольнении. И тем более Ишма понимала, что самой ей никогда не быть такой утонченной, изящной… Невыносимо естественной в этом изяществе и… красивой.
Это совершенно невозможно понять, но удивительно красивая Ишма, красотой яркой и экзотичной, хоть и далекой от общепризнанных стандартов, чувствовала себя дурнушкой на фоне хрупкой и беспомощной Кшетти. Почему-то именно рядом с Кшетти ей все в себе казалось отвратительным: нежная, смуглая, оттенка меди, кожа, широко распахнутые, оленьего разреза глаза с приопущенными ресницами, персиковый румянец на пухлых детских щеках и очаровательные ямочки на них же… Не смотря на маленький рост Ишма была очень женственно сложена – полную высокую грудь и крутые бедра не скрывала даже графитного цвета форма офицера ВС Солнечной Системы. Сколько себя помнит, Ишма всегда стеснялась своих чересчур женственных форм, точнее, стесняться начала очень рано. На Зиккурате вообще взрослеют рано.
Сейчас, рядом с тонкой, высокой, с едва обозначенными признаками женственности, Кшетти, Ишма чувствовала себя бесформенной чугунной тумбой – тяжелой, неуклюжей, неповоротливой. Хуже всего, что Ишма отчетливо видела, какое впечатление на