паэтому земой он занемался сваей любимай ноукой. Стены в ево конуре были обклеины не абояме, как у чесных савецких граждан, жевущих от получки да палучке в абнимку с толстай жиной и бутылкай вотке. Стены в ево кануре обклеивала жэлтоватая пищая бумага, каторую он пакрывал сваими карявыми письминаме. Адну стену ищо занимале полке с плостинкаме ракенрола и блуза, и горы кник па математеке, ат каторой он схадил с ума. На астальных стенах он песал, притчом дажэ в сартире, чулани и ванней. Пра кухню яуш и ни гаворю.
Пака мы, два чесных падроска, пили «Агдам» с яблакаме, упеваясь кросотой и срастью ракенрола, он пириодическе вскакевал и пакрывал ачиридной кусок стины сваиме коракуляме, ипселонаме и дэльтаме. Сночала я думал, шта он хочит чево-то докозать, но патом проста понил, шта так в ньом вырожаеца васторк ат музыке и партвейна. Таков был ево мотемотическей аргасм.
Какта рас вечиром, пака папа-прафесар кде-то засовывал свои кревые пальцэ в прамешность очиредной студентке, ставшей жэртвай ево пидофилическай страсти, я спрасил у мамы, знаит ли ана такова Иванова. Мама чево-то ожевилась и скозала, шта не проста знаит. Акозалось, они дажэ дружиле, пока она не вышла замуш за атца, пасколько мой страшный брат-зюдоист ужэ неистава выперал из ийо недевичева жевота. Уже тагда мой папа, ищо не будуче прафесаром, уже падавал все нодешды на то, шта из нево вырастет бальшой взростлый педорас, а не проста какая-та педарская лечинка.
Праблема была в том, шта Ивонов был очинь талатлевый геней мотематики, причом геней-самоучка, как Ламоносав, пришетший со сваим рыбным абозам изнеоткуда сразу в Окадэмию Ноук. Ивонов тожэ выпалс из кокой-та затхле дэры, где кроме нево жыли толька каровы и жужале овады, этиме кароваме петавшиеся. Такой генеальне Маугли бысро вырас в глозах прафесарскаво калектива и ужэ к пятаму кусру зафигачел штота пахожее на взростлую дисертацею. Иво стале щетать ужэ нипросто толантом, а прямо новем Лабочевскем. Пака мой папа да крававых мальчеков в глозах пыжелся выбица хотябе в атличнике, Ивонов ужэ песал кокие-то гиниальне стотьи на английскем и фронцуском изыках в буржуинске мотемотические журналэ. Эта был папин шанз: савецкий чилавег, пишущей на фронцуском – стопудовый шпеон и прадаст сацелистическую Родину оптом и врознецу, как тока ему предстанет вазможнасть. Ктамужэ Ивонов ужэ тагда зарабатэвал бабосы, вазводя калхозникам манументальные каровнеки по всей нашей ниабъятной стране. А эта признаг нравстинаво разлажения, паскоку карысталюбие не красет савецкаво студента.
Годы лители как птицы летяд, Ивонов стал самэм малодым доктаром ноук в нашим универсетете, а мой папа всьо ищо был никемъ, паскольку у нево от прероды есть лишь адин толант – срать другим на голаву и портидь им жысь. И он каждей гот панемногу срал Ивонову в нодежде на то, шта када-нибуть кретическая маса гавна накопица, ностигнед оппа-гея и ебанёд гавнявым взрывам, смитая фсё на свайом пути, в том