о весне, до которой дожить,
Долететь, доползти, добрести, оглянуться.
В чистом поле осиной унылой застыть,
Чтобы снова женою усталой проснуться.
И понять, что напрасно ждала перемен,
Все десантники нынче в Асгарде пируют.
И в заснеженном мире мы страсти взамен
Нарисуем картину, я знаю, иную.
Здесь безмолвие чувства погасит опять
И заснежит дорогу к тебе, уплывая,
Будут снова незримые птицы кричать,
Что сибирский мороз души их убивает.
Что страданья твои ускользают от глаз,
И какая эпоха напомнит былое,
Если прошлое вдруг прорывается в нас,
Там мой дед, он танцует сегодня со мною.
Он моложе меня, вот такие дела,
Те же нежные пальцы и сильные руки,
– Что с тобой, моя радость? – Метель замела
Позабытый твой дом, и поет о разлуке.
Я проснулась, а музыка снова слышна,
И вернулся из мрака любимый мужчина,
Опускаются сумерки в пропасть окна,
И легко накрывает нас страсти лавина.
– Что случилось опять? – Дед вернулся с войны.
Никого никогда так потом не любила.
Перепутали все эти снежные сны,
Застываю в объятьях, как нежен Ярило.
Дивный бог, древний бог, не уйти от страстей,
Не Снегурочка я, и теперь не растаю.
Но проносится память, и вижу ясней,
Как летит и не тает там снежная стая.
Мне к тебе по снегам в эту зиму брести,
И искать оправданья, а в мороке снега
Опускаются сумерки в пропасть тоски,
И врываются грезы в реальность несмело.
Такое вот написалось стихотворение. Я точно помню, что сначала была сказка про Макара, потом появилось странное стихотворение, порожденное портретом, который оказался в папке с романом о моем прадеде и адмирале Колчаке, а потом повествование о живых и мертвых душах.
Тогда еще Игорь не успел ворваться ко мне в неописуемой ярости, не вопил, что он меня не понимает и никогда не поймет да и понимать не собирается.
В такой момент нам надо было бы подать на развод, конечно, если бы мы были женаты. Но его медлительность избавила нас от этой противной процедуры, признания того, что брак – совершенно отвратительное дело.
Бабушка просунула голову в комнату, посмотрела на меня и на него и спросила:
– А чего ты хотела? Чего добивалась, это был твой последний шанс, и ты все испоганила. Макаревич с его эпатажем и тупоумием тебе дороже прекрасного парня и ваших отношений, живи как знаешь, мне нечего тебе сказать. Но не могла и представить, что ты можешь так испоганить свою жизнь.
Но перед всеми этими архиважными для меня событиями, я все-таки написала главу романа, который никогда не увидит света.
Почему я так решила, и зачем писала эту главу? А вот на этот вопрос у меня нет ответа.