овал, что Мошиах пришел. Это было точно миг приземления самолета в пункте назначения. Как пассажиры, радующиеся прилету, хлопают в ладоши, так и Шмуэль Мункис, почувствовавший приход Мошиаха, вдруг страшно захотел сделать «лехаим» на водку.
Водки в раю не было. С тех пор, как Мункис пребывал в раю, то есть 200 или чуть побольше лет, ни разу он не был мучим жаждой столь сильно.
Шмуэль Мункис затосковал безмерно.
«На землю, что ли, попроситься?» – с отчаянием подумал он. Но и это было уже испробовано, однако в визе ему отказывали, лишая шанса облечься в тело и спуститься в нижний мир. Даже объяснений по этому поводу не давали. Так он и сидел в отказе. В обществе праведных еврейских душ, ангелов и всего сонма небесного – и не было ему покоя.
Удивительно, но когда он вспоминал свою земную жизнь, он чувствовал, что там, на земле, его близость ко Всевышнему была неизмеримо глубже и ощутимее, чем здесь, в мире душ и ангелов.
Ангелы были скучные, статичные, не умели мыслить творчески. Души праведников наслаждались сиянием Святости и не понимали его, когда он пытался говорить с ними о проблемах. Вообще, было похоже, что из всех райских существ проблемы были только у него одного.
Его взбудораженная душа искала способа выйти из заколдованного круга сладкой заоблачной жизни, и, в конце концов, он решился прорвать его весьма нестандартным способом.
«Слушай, – сказал он демону среднего калибра, пролетавшему мимо рая с радиоприемником в руках, – дай радио послушать, про политику разузнать…» Ошарашенный демон сообразил, что радио может – чем черт не шутит – испортить эту душу, и с радостью протянул Шмуэлю радиоприемник.
«Очень мелодичные женские голоса, рекомендую», – посоветовал демон, настраивая приемник на музыкальную передачу.
Шмуэль огрел его добродушно презрительным хлопком, после чего уселся ловить последние новости Ближнего Востока. Он слушал, и сердце его наполнялось жгучими слезами. Он понял, что существует Сион, Израиль, Иерушалаим – целое государство евреев. Но только оно не святое, а светское.
«Ладно, – заключил он, – в поколении Мошиаха так оно и должно быть». На одной из волн радио мощным накатом рок музыки взорвалась вдруг песня «Мошиах». Шмуэль вскочил на ноги, прервав свою вылазку в эфир, забросил приемник в первое попавшееся облако, и почувствовал исполинское нарастание душевных сил.
– Ребята, – заорал он на праведников, – нас здесь держат ни за что! Там, на Земле, уже Мошиах пришел, а мы тут сидим, как идиоты!
– Что ты предлагаешь? – подозрительно спросил праведник 15-го века.
– Я предлагаю воскресник! Воскресение из мертвых и хорошая, организованная пьянка с солеными огурцами в обществе нормальных, живых евреев! Вот что я предлагаю.
Шмуэль не стал тратить время на призывы и увещевания. Он по наитию зашагал к лифту экстренного сообщения, оттолкнул дежурного ангела и ворвался внутрь кабины, нащупывая кнопки небесных этажей. Лифт взмыл к Престолу Славы. От непривычной концентрации Любви и Страха к Б-гу в воздухе было полно искр. Под Престолом Славы Шмуэль обнаружил закатившиеся туда, видно еще с Шести Дней Творения, бутылки «Смирновской». Опаленный искрами, он вбежал в лифт, судорожно прижимая бутылки к груди. В лифте что-то загорелось, на Шмуэля набросились огненные лев, бык, орел и все они пытались вырвать из его рук бутылки с водкой…
«Адони, лех ацида», – были первые слова, услышанные Шмуэлем после потери сознания.
Он увидел себя в крепких объятиях полицейского, который, очевидно, пытался сдвинуть его с проезжей части.
– Ваши эти демонстрации пробки нам делают, – вежливо добавил полицейский и схватил на лету уроненную было Шмуэлем одну из бутылок. – Ладно бы, только хабадники, а то уже весь Тель-Авив сбежался. Смотри, флагов-то сколько понатащили! А эти, – продолжал полицейский удивленно, – эти-то, откуда – из цирка, что ли?
Шествие разрасталось, пополняясь как простым народом, так я воскресающими по ходу дела из праха цадиками. Цадики воскресали непосредственно в характерных для своей эпохи одеяниях. Было также много флагов желтого цвета с надписью «Мошиах» и изображением короны. Мелькали несомые народом плакаты: «Земля Израиля – евреям!», «Хеврон – навеки наш», «Мошиах – сейчас»…
На мгновение земля и небо смешались, что позволило Иерусалимскому Храму спуститься с высоты и плавно вписаться в панораму столицы. Легкий запах серы – очевидно, от спалившейся попутно мечети, – повеял в весеннем воздухе.
На крыше Храма стоял в лучах поднимающегося солнца Мошиах, имя которого Менахем. Его борода шевелилась вокруг губ, и произносимые им слова расходились видимыми, точно выписанными на всех языках фразами: «Смиренные, пришло время вашего Освобождения…»
Стоя с бутылками в руках в толпе народа, Шмуэль ощутил, что Мошиах устремляет свой небесный взор на него, а впрочем, на всех одновременно.
«Лехаим,