название женской йешивы) и во второй половине дня учила русский язык, захаживала в культурный центр, смущенно глядела на все происходящее там. Вот – пары, кружащиеся под еврейскую музыку самым некошерным образом, вот – сохнутовские вожатые, увлекающие детей довольно пустыми играми, вот – клуб «Что? Где? Когда?», комната, где вечно смеются, курят, вольно общаются между собой парни и девицы. Орли решила выпускать хабадскую стенгазету и увлекла своим проектом учениц: они вместе с ней сочиняли, писали красивым шрифтом, вырезали, приклеивали, вывешивали… За газету ее невзлюбила директорша центра Мира, чье мышление было абсолютно светским, а энергия – неиссякаемой. Вскоре Славику выпала роль Орлиного защитника – он уберегал ее от яростных нападок Миры, недовольной появлением в городе симпатичной представительницы ортодоксального иудаизма, и экономного Рувена, не любившего в иностранцах и иностранках проявлений барства и боявшегося опустошения вверенного его попечению продуктового склада.
Орли, плачущая и беззащитная, вызывала у Славика безумное желание самому стать бородатым хабадским мужиком, который был бы ей под стать и не дал бы ее в обиду… просто-напросто женившись на ней. Была бы она его женой – никто бы на нее и пикнуть не посмел. Так ему представлялось в радужных мечтах. Он забывал о том, что совершенно к этой роли не готов… Что вся его компашка, коллеги по «Мике» (валютной фирме), уютные матюжки, милые сердцу вечера, кассеты, балдеж, подруги, полная терминов ласкательной физиологии речь – это все не вяжется с Орли никак, никак, никак. И дочка Коринка, оставленная у вторично вышедшей замуж русской жены, так сильно знобит его сердце любовью к ней, что вряд ли он сможет когда-либо бросить Одессу и улететь в Израиль. Все это (ощущаемое как препятствие, но сознательно отодвигаемое) он отставил временно на второй план, увлекшись невозможным: дружбой с Орли.
…И начались безумные проекты, громоздимые во время кратких встреч в доме мучимого своими проблемами раввина, который не поощрял, но и не пресекал эту влюбленность, разве что высказался пару раз скептически… И вот уже Славик бормочет слова молитвы, накручивает тфиллин, стоя (по-прежнему в коротких штанах) возле стола в синагоге… В родительском доме, где проживает, он ничего более не ест.
Его бросает то в жар, то в холод от происходящих в нем изменений – он никогда не думал, что будет принимать всерьез все эти ритуалы… И прежний круг друзей распадается, и он учит иврит, и читает все доступные кошерные книги на русском, чтобы было хоть о чем поговорить с рассудительной Орли. И, в свою очередь, начинает приобщать иностранку к русской литературе, рассказав ей очень увлеченно историю о двенадцати стульях с продолжением. Он даже показал ей старый фильм, знаменитого «Золотого теленка» с Юрским, где лицо Бендера так театрально-выразительно и где он так одинок на фоне масс: вот она, еврейская избранность. А замечание