почему мало народу? – не слушал ее Данила.
– Откуда ты знаешь? – удивилась она.
– Меньше шума, клацанья вилок о тарелки, разговоров, – просто объяснил он.
– Ну, мы же немножко опоздали, – пожала она плечами.
– Качает… Пакетиков на поручнях стало заметно меньше. В столовую не все дошли, – добавил Данила и принялся за обед.
На столе в бутылочках масло и уксус меняли свои горизонты.
К ночи шторм усилился. На ужин они не пошли. Мутило. По полу каюты катались две бутылки с минералкой и два апельсина.
Какая-то неясная тревога медленно заполняла Янино сознание.
– Ты спишь?
Ответа не было. Данила не слышал вопроса. Качало все сильней.
«Боже, как это мамашки своих детей в колясках укачивают, трясут? Вот бы их самих так покачали», – думала Яна и медленно сползала к краю кровати. Помогут ли ограждения на койках или она свалится вниз?
Все-таки усталость сморила ее. Яна рассматривала какие-то обрывки снов, как жуткий, леденящий душу крик, поднял ее с постели.
– Данила, Данила, проснись, – попробовала его разбудить, тормошила, а он кричал, вцепившись в деревянный бортик койки. Дерево трещало под сильной рукой. Яна не знала, что ей делать.
Кто-то стучался в дверь каюты.
– Тише, тише, миленький. Все пройдет, все хорошо, – прижалась своей щекой к его щеке. Почувствовала его лицо, напряженное, все мокрое от слез. Дыхание Данилы становилось ровнее. Рука, кромсающая бортик кровати, безвольно упала, и слабый выдох-стон закончил этот тяжелый припадок.
Было непонятно, то ли он спит, то ли умер – так неслышно он дышал. Яна включила свет. Изжеванные простыни, одеяло свалилось на пол. Спокойное лицо Данилы с заострившимися скулами, очень бледное, как у покойника. Она с ужасом бросилась искать у него пульс. Никак не могла найти на запястье. Вспомнила, что пульсацию крови в американских фильмах ищут на шее. Поднесла два пальца к артерии. Данила неожиданно перехватил ее руку, выкрутил до резкой боли. Теперь кричала Яна.
В каюту настойчиво стучали.
Он ослабил захват. Вскочил, чуть не запутавшись в простыне, скрылся в душевой. Она слушала, как шумит вода, и с ужасом вспоминала слова толстухи из парикмахерской. «Да, этот прибить или задушить может. Так, нечаянно. Хоп! – и тебя нет».
Яна открыла дверь. За нею стояли две благообразные старушки и большой бородатый мужчина в семейных трусах.
При виде Яны старушки перекрестились и молча пошли к своей каюте.
– Слава Богу, живая, – донеслось до нее.
Бородатый пытался заглянуть в каюту.
– Что там у вас делается? Крики, как из преисподней. Детей перепугали.
– Простите, мы… – только начала объясняться Яна, как из душевой вышел мокрый Данила, вытолкнул любопытного и с силой захлопнул дверь.
С его трусов стекала на пол вода. Пальцы стиснуты в кулаки. Яна боялась заговорить, сделать хоть какое-то движение.
Данила шагнул к ней, испугав еще больше.
– Ты меня боишься. Не бойся. Это пройдет. Раньше так было. Потом прошло. Теперь вот…
Казалось,