закусить к Великой Княгине Екатерине Михайловне. Оттуда он направился домой, когда на углу Екатерининского канала в него бросили первую бомбу, разбившую экипаж, искалечившую лошадей и разорвавшую на части бросившего эту бомбу. Государь вышел из экипажа и сделал несколько шагов, чтобы убедиться, что кучер жив, а убедившись, сказал: «Слава Богу!» Другой злоумышленник, стоявший недалеко, оставшийся цел и невредим, воскликнул: «Слава ли Богу!» и бросил другую бомбу к ногам Царя. Когда развеялся дым, сопровождавшие увидели, что обе ноги Государю оторвало, не считая других увечий. Кажется, его сопровождал или подошел после первой бомбы Великий Князь Михаил Константинович.[99] Царя бережно перенесли в сани и отвезли к Зимнему дворцу. Потом выяснилось, что вдоль всего пути следования Государя были расставлены с бомбами другие застрельщики, некоторых из которых удалось задержать. Государя положили на его походную кровать, конечно, все лучшие врачи были тотчас вызваны. Наследник с Цесаревной и всеми великими князьями окружали умирающего. К вечеру Государь скончался. На престол вступил Александр III. На месте совершенного злодеяния со временем поставили храм-памятник, но долго стоял деревянный домик над местом, где был изувечен Государь. Говорят, что храм обращен большевиками в музей.[100] Снаружи он напоминал Василия Блаженного в Москве. Внутри под сенью различных драгоценных многоцветных мраморов сохранились плиты, обагренные кровью Царя, и часть решетки канала, на которую тот упал. Насколько помнится, иконы были мозаичные, а одна трогала меня своей внутренней красотой. На ней, с северной стороны, в человеческий рост была изображена трапеза Луки и Клеопы, шедших в Эммаус. Представлен тот миг, когда Спаситель, благословив и преломив хлеб, стал невидим, а на том месте, где он был, остался яркий свет, к которому обращены взоры обоих учеников. У одного из них в руках данный Спасителем хлеб, он полупривстал, и, хотя его лицо полностью отвернуто от зрителя, во всем его облике такое благоговение, недоумение и трепет от того, что он не узнал Учителя, что эти чувства невольно охватывают и зрителя, который спрашивает себя: как же не узнали, когда сами говорили, что горело в их сердцах? Эта икона была поразительна и странна, и, когда я читала в Евангелии об этом в последний раз умирающему во Вторник на Святой Фрумошке, мне вдруг представилось это изображение в том храме. Я так люблю это Евангелие, и тогда казалось, что сам Спаситель остался с нами, хотя дело клонилось к вечеру. Каждое слово этого трогательного текста врезалось в память. Другой особенностью храма было то, что стекла в окнах были небесного цвета, так что изнутри казалось, что небо всегда голубое. Я была там в пасмурный день, но, войдя, подумала, что небо стало голубым, а по выходе оно оставалось тем же серым. Я снова вошла, и небо из-за стекол стало вновь голубым. Тогда я сказала себе, что если буду строить храм, то только с такими стеклами.
Помню, что родители наши обвиняли графа Лорис-Меликова, который пользовался