графа. Причесывали невесту в одной из парадных комнат, где она сидела перед уборным (туалетным) столом, на котором стоял чудный старинный прибор с зеркалом, где с незапамятных времен причесывали невест рода Шереметевых. Каждая дружка невесты должна была прикалывать фату шпилькой, а после венчания каждая из них получала по кусочку от этой фаты, если только это не было старинное кружево. Димка со временем сделался заведующим Императорской охотой. Фрумошка был с ним дружен, и когда у них родился сын Борис, женившийся со временем на Мерике Карловой (потом в Гражданскую войну он погиб при переправе через речку на Кавказе[106]), а у нас как раз в это время родилась ты, Аглаидушка, мы мечтали о том, что вы когда-нибудь женитесь, и шутя называли Бориса «зятем» при разговоре с его родителями. В этом же шереметевском доме мы с Муфкой были на свадьбе нашей приятельницы, Кати Бобринской, которая вышла замуж за Петко Мирского. Ее причесывали в той же комнате и за тем же столом, и мы прикалывали ей фату. Она была одних лет со мною, и наши матери были очень дружны, но она лишилась своей, когда была совсем маленькой, ее воспитала тетя, младшая сестра матери, Анна Алексеевна, которая посвятила себя ей и осталась старой девой. У Кати была милая гувернантка, мисс Шарп, дружившая с нашими гувернантками. Граф Бобринский любил Мама и часто к ней приезжал. Он был большим знатоком старинных вещей, и у него была коллекция табакерок. Его два сына, Алеша и Володя, были одних лет с Сашей и очень с ним дружны, но когда к нему приходили, то чуждались нас, так что мы их видели только издали. У графа Бобринского был дворецкий, Мефодий, которого Мама любила и за которым посылала, когда ей нужно было посоветоваться по различным хозяйственным вопросам. Помню его, высокого старика, стоящего перед Мама с руками за спиной и со сдержанной улыбкой повествующего о проказах молодых графов, которые его всячески изводили. Мы любили бывать у Кати Бобринской в их огромном доме на Малой Никитской, стоящем с флигелями полукругом среди обширного двора. За домом был большой старинный сад, в котором мы бегали и играли весной. Зимой Мама иногда брала нас к Бобринским вечером, тогда все собирались в огромной комнате, которую почему-то называли Азиатской. Там восседала бабушка Кати, высокая худая старушка в чепце, которые носили тогда все старушки, Анна Алексеевна Шереметева. Графиня Пушкина и Наталия Афанасьевна (Фанафина) все курили, только Мама не курила. Мы подходили к ручкам бабушки и других дам, а затем удалялись в другой конец Азиатской, где играли и болтали, или уходили наверх, в комнаты Кати. Говоря о шереметевском доме, я вспомнила, что, когда мы оказались в Москве во время большевиков, мои дети постоянно ходили к Шереметевым, с которыми были дружны, но они уже ютились в верхнем этаже в нескольких комнатах этого огромного дома, где в прошлом мы никогда не бывали. В одной комнате, которая, вероятно, раньше была гостиной, было примерно пять кроватей, стоявших в беспорядке, а по стенам висели портреты предков, среди которых меня поразил своей красотой портрет именно той Шереметевой,
