глазами Кэтлин виднелись темные круги. Питер положил ей на плечо руку.
– Как ты держишься?
– Ты ведь меня знаешь, – засмеялась Кэтлин. – Со всеми новыми возникшими проблемами мне требуется час, чтобы принять душ, но я в порядке.
Питер кивнул. Добавить к этому было нечего. Лекарства не помогали Кэтлин, обсессивно-компульсивное расстройство будто было частью ее души.
– Мы с тобой. Если тебе понадобится безопасное место, приезжай к нам с Мелиссой.
– Спасибо. Вы знаете, что я люблю вас, ребята. Не знаю, что бы я без вас делала.
Там, где они расстелили полотенца и расставили стулья, разговор был более непринужденным. Мелисса и Изабелла вспоминали о летней поездке на берег Джерси. Они смеялись над тем, как их пьяный отец нелегальными фейерверками чуть не сжег дощатую кладку.
На горизонте было видно, что собирается шторм: по небу плыла густая серая туча. Но она была еще далеко.
– Как насчет тебя, Питер? – спросила Изабелла. – У тебя есть любимая история о летних каникулах?
Питер попытался воспроизвести в голове какое-то воспоминание о лете. Он не любил думать о своем детстве. Помимо несчастного случая с отцом, его самым ярким воспоминанием было то, когда на железнодорожных путях, пересекавших Ист Миллер-стрит, его избивали трое одноклассников. Один из них – Дэвид Дэвисон, который до того, как Питера перевели в класс для одаренных богатых детей из Кларкстона, был его лучшим другом. Но, избивая, видимо, считал, что Питер таким образом предал детей своего района.
Или выпускной класс средней школы, когда он жил со своим учителем химии, мистером Карузо. Этот год стал откровением. Увидев, как живет нормальная семья, он открыл глаза на многие вещи.
– Интересно, это ли нас всех сблизило, – сказала Изабелла. – Плохое детство.
– Я отдал бы миллион долларов, чтобы поменяться детством с Питером, – проворчал Уго.
Когда Фоллер проснулся, было еще светло. Он понятия не имел, как долго спал. Фоллер встал с кровати – ноги казались резиновыми и слишком длинными. Комната будто накренилась в одну сторону. Шея одеревенела, и, повертев ею туда-сюда, он почувствовал, как от затылка до плеч прокатилась волна боли.
Осушив два стакана воды из кувшина, оставленного на тумбочке, он огляделся вокруг в поисках предмета, куда можно было бы справить нужду, и заметил бутылку из-под молока. Он наполнил емкость на добрую треть – видимо, спал он действительно долго.
Отдернув занавеску, за разросшимися кустарниками Фоллер увидел поле с высокой травой и деревьями с толстыми стволами. За ним возвышался стальной забор.
Ему трудно было собраться с мыслями, глядя на другой мир. Все, о чем он думал, что понимает, – все было неправильным. Он чувствовал себя таким же растерянным, как и в Первый День. Из головы не выходили слова Мунларка: «Думаю, есть большая вероятность, что где-то там существуют другие миры».
Миры, а не мир. Он был слишком измучен, чтобы осознать эту фразу, когда ее произнес Мунларк, но теперь она казалась ему самой впечатляющей из