копошиться в собственном углу. Да, разумеется, украшая, да, разумеется, прикипев сердцем к покою, уюту и бесконфликтности существования. К аллари-господину, которого любишь или хотя бы терпишь.
Как можно проникнуться любовью, да просто доверием – к нелюдю!? Разве можно вообще хоть кому-нибудь доверять? Должно трезво мыслить, прогнав морок покойного приятия жизни и призвав в судии режущий нерв смерти…
Он никогда не подпадёт под очарование нелюдей и самой земли, вскормившей аллари. Она их не рождала, но приняла ведь, не отвергла. Как впрочем, и людей…
Крен, герцог Арий знал, что аллари проникли сюда из другого мира, оседлав поток межпространственного вихря. Они убегали от людей! Нелюди! Неполноценные, недостойные жить существа!
Пора было остановиться. Накрути он себя ещё немного и ведь побежит в подвал. Там в путанице катакомб пряталась камера пыток, в которую водили неугодных. Наружу из них не вышел ни один. А жаль, между прочим. Пойди молва гулять сначала по переходам замка, потом по городу, а там и по всему герцогству, его, Ария, ещё больше бы стали бояться. Но ему это пока запрещено. Ему! Герцогу!.. и запрещено.
Сознание не желало мириться с таким унижением. Однако Дух Башни, обитающий в вязкой темноте, единственной комнаты верхнего яруса, к которой вела лестница в сто двадцать девять ступеней, имел пока над герцогом неограниченную власть.
Внезапный неистовый гнев толкнул кувшин. Вино плеснуло внутри синего стекла. Сосуд накренился, но не упал, а, пролетев с метр по воздуху, вдребезги расшибся о лазуритовую колонну. Когда же, наконец, можно будет избавиться от этого пронзительно-синего камня! Вино кровавой лужей растеклось по полу.
Под всеми четырьмя колоннами по мрамору змеились тёмные разводы. Вино впитывалось в пористый камень, не желая отмываться. Герцог нещадно наказывал слуг, но они просто не могли – все, как один, стоя на коленях, клялись, нет, сначала драили мрамор, стирая руки в кровь, а потом клялись, что отмыть вино невозможно – и действительно не могли, ему ли не знать. Наказывая людей за якобы нерадивость, он тем самым избывал свою ненависть к аллари и презрение к людям.
Крен, герцог Арий, был ни то, ни другое. Он был единственным в своём роде…
Не единственным! Это – второй после наличия Духа Башни момент, вызывавший ту самую перманентную депрессию. Кроме него где-то жили ещё двое. Все они – дети одного отца. Брата Крен немного помнил. Сестру – нет. Но точно знал, что они оба живы и имеют сношения с Духом.
Отец им тоже отдаёт приказы? И они так же дрожат и испытывают страшное унижение? Или, наоборот, благоговея, ползут в темноту на брюхе, чтобы вернуться счастливыми, с подачкой в руках? Или в лапах? У брата были тоненькие полупрозрачные кисти с аморфными пальчиками. Потом они превратились в нормальные человеческие руки.
Воспоминания смущали и заставляли опасаться давным-давно исчезнувшего из его жизни родственника.
Своего отца Солара Арий чаще именовал Духом Башни. А людям подсунул, как бога Светоноса – замечательное, несущее надежду