чего он драться, – мирно спросил незнакомец.
Но лыковые руки не разжал. Эда даже приподняло над землей. Лицо собаки посинело. А Зелёный продолжал:
– Я его отпущу, когда ты когти спрячешь. И, вообще, вали из моего леса, тут я хозяин.
– Никто твоего права не оспаривает. А когти я не уберу, вдруг пригодятся.
– Тогда получишь труп.
В голосе Зелёного сквозило полное равнодушие. Пьяное равнодушие, между прочим. Шёл выпивший лешак по лесу, нарвался на компанию, не занравились, отчего бы не придушить одного-двух…
– Мы тебе зла не хотим, – сквозь зубы проговорил кот, краем глаза наблюдая, как Апостол осторожно перекладывает голову Цыпы со своих колен на подушку.
– Сиди, конь, на месте, бабе помогай, – рявкнул Зелёный, не поворачивая головы. – Лохматая, вылазь!
Из-за бортика телеги показалась голова Фасольки. Растрёпанные волосы торчали в стороны. Скупые северные цветочки в них повяли и смялись.
– Я тебя звал, ты почему не пришла?! – потребовал у неё Зелёный.
Солька дёрнулась как от пощёчины. Лицо из растерянного вмиг стало лютым:
– А кто ты такой, чтобы я к тебе бегала, лягушка двуногая!
– Кто я? – лягушка?! Ну, держись…
Волосы Фасольки вдруг сами собой зашевелились и взвились в стороны мелкими кудряшками. Из них полезли, раскрываясь на ходу, крупные яркие бутоны. Вся голова девушки мгновенно оделась цветами. Из этой клумбы свесилась тонкая зелёная лиана с белыми крапчатыми цветами и защекотала шею.
– «Лягушка!!!» Да? Я тебе сейчас ещё покажу… знаешь, что я с лягушками делаю? Жаль, нет, а и собака подойдёт…
Но Солька не очаровалась превращениями. Завизжав будто резаная, она кинулась к Зелёному и вцепилась в его роскошные золотые волосы. Эд вывалился из ослабевших пут точнёхонько в лапы подскочившего Сани. Только Шак остался на месте.
– Всё! Всё! Я его отпустил. Дриадка… дриадка-а-а… У, какая ты красивая!
Солька успела уже выдрать одну прядь. Зелёный охнул, но отбиваться не стал, наоборот, притиснулся к девушке, обвил руками, спеленал, как только что Эда и… поцеловал.
Солька не сразу смогла вырваться, но таки оттолкнула любвеобильное пьяное чудовище, да ещё и по роже дотянулась.
– Свинья! Нажрался, так веди себя прилично.
– А что я!? Подумаешь, живой воды хлебнул.
Лешак поболтал бутыль, в ней ещё оставалось. Солька опять переменилась в лице. Только в другую сторону – донельзя озадачившись. А Зелёный вытащил смятую шишку из горловины, ещё раз болтнул посудину и приказал:
– Эй, конь ушастый, отойди от птицы! Отойди, говорю.
Пока Апостол раздумывал, прикрыть собой Цыпу либо, в самом деле, отодвинуться, золотоволосый набрал в рот жидкости из бутыли и фукнул на курицу. Брызги полетели маленьким искристым водопадом. Саня опустил уже задышавшего ровно и глубоко Эда на траву и кинулся к повозке. К ней же пришатался Зелёный, постоял, пьяно пялясь на то, как Цыпа тужится, кивнул сам себе и, объявив Шаку, что теперь