жизни.
Немецкому офицеру я показал немецкую часть моего удостоверения и сказал, что должен быть немедленно доставлен к командующему группой армий «Центр».
Васильковые петлицы и золотая змейка на синем поле щита на рукаве моей гимнастёрки действовала на них завораживающе. При мне немецкому капитану доложили, что рота русских вновь заняла свои позиции, о чём он немедленно доложил по телефону командиру полка.
Ходами сообщения меня доставили в штаб батальона, где уже были офицеры гестапо.
Один из них, показав на мою эмблему на рукаве, спросил, что это такое. Я показал на его руны на петлицах и сказал, что это эмблемы русского гестапо.
Когда мы ехали в штаб группировки, один из гестаповских офицеров спросил, что у меня в кобуре. Я ответил, что там пистолет, Тульский Токарева.
– Как пистолет? – удивился старший из гестаповцев с петлицами оберштурмбанфюрера (две серебряные полоски и четыре квадратных звёздочки). Сидевший рядом со мной офицер открыл кобуру и достал мой пистолет.
– У вас есть ещё оружие? – спросил старший.
– Нет, – ответил я.
Обыскивать меня не стали, учитывая то, что я должен сообщить что-то важное командующему группой армий.
Вместо командующего я был доставлен к руководителю службы безопасности «фельдгестапо» по группе армий, группенфюреру СС. Ему я сказал, что буду говорить только с командующим наедине. И промедление будет негативно воспринято высшим руководством рейха.
Не знаю почему, но я держался очень спокойно, можно сказать, даже нагло, совершенно не заботясь о том, что будет со мной. Я выполнял важное поручение в интересах обеих воюющих сторон, что понимали и мои конвоиры.
В Рейхе, как и в СССР, существовали, да и сейчас существует многоканальная система поступления информации наверх. Это – органы безопасности, партийные органы, органы исполнительной власти и просто стукачи, имеющиеся в каждой конторе и которые по своей инициативе или по указанию оперработника бегут к своему начальнику, чтобы проинформировать о любом событии или происшествии.
Я не был военнопленным в прямом понимании этого термина. Скорее я был парламентёром в период ожесточённых боев на советско-германском фронте. Моя свобода в пределах отведённого мне помещения не ограничивалась. Обращение со мной было уважительное и питание, можно сказать, по высшему разряду.
Командующий, генерал-фельдмаршал встречался со мной в присутствии группенфюрера СС, как уполномоченного Гиммлера.
– Я слушаю вас, – сказал генерал-фельдмаршал.
– Я личный посланник руководителя СССР товарища Сталина к рейхсканцлеру Германии Гитлеру, – сказал я. – Я уполномочен только ему устно передать личное послание товарища Сталина.
– Насколько мы можем доверять вашим словам? – спросил фельдмаршал.
– Настолько, насколько это сказано в моем удостоверении, –