Последняя стадия. Опухоль растет с очень большой скоростью. Она отказалась от химии и любого другого лечения, волшебные пилюли чуть-чуть замедляли процесс, скрывая симптомы, но болезнь все равно продолжает прогрессировать. Вчера ей стало плохо за рулем, она потеряла сознание. Паренек, в машину которого она врезалась, вызвал скорую, и ее привезли сюда. Мне очень жаль, что ты узнаешь об этом поздно и вот так…
Все это никак не укладывалось в моей голове. Вчера утром она была такой веселой и здоровой, а сейчас я узнаю не диагноз, а приговор.
– Сколько? – спрашиваю, свесив голову вниз.
– Две или три недели, от силы месяц. Крепись, моя хорошая. Нам остается только смириться!
– Смириться? Смириться и ждать? Как ты можешь говорить такое…
Падаю на больничное сиденье возле палаты. Из глаз украдкой срываются соленые капли.
– Она сейчас без сознания, но скоро должна очнуться. Поеду домой, возьму некоторые вещи, ты со мной?
– Нет! Я остаюсь здесь!
Я просидела несколько часов в аморфном состоянии. Перед моими глазами мелькают врачи и безнадежно больные, которые проживают последние дни в этом мире.
Раньше никогда не задумывалась о смерти. Что такое жизнь и смерть? Почему кому-то дано прожить много счастливых дней, а кому-то намного меньше?
Кто же определяет часы? Или, быть может, никто, и во всем этом нет никакого смысла? Все люди рождены, чтобы вот так просто умереть, и ничего более?
Неделю спустя…
– Люси!
Поднимаю голову и вижу Синди. Рядом с ней стоит Тиша. Они нервно сжимают пальцы. Синди немедля садится рядом со мной и берет мою руку.
– Все будет хорошо! Мы рядом, вместе с тобой, – сказал Тиша, опуская вниз свои глаза.
– Спасибо вам, ребята, за все. Я очень благодарна, что вы есть у меня! Вы и только вы остались у меня…
– Ну чего ты плачешь, бедненькая моя? – Синди прижала меня к себе и обхватила обеими руками.
– Что говорят врачи? – спросил Тиша.
– Да ничего они не говорят! Они только лишь могут колоть ей морфий, чтобы она не ощущала боль, или ускорить процесс…
Отец выходит медленно из палаты. Тяжелым взглядом, свинцовыми глазами смотрит на меня. «Она хочет поговорить с тобой», – вздыхая, промолвил папа. Встаю с кресла. Подхожу к двери. Не могу открыть. Рука не поднимается…
Я не могла смотреть на ее немощное тело, которое с каждым днем становилось более хилым, слабым и немощным. Я не могла смотреть в ее чистые, голубые, но меркнущие глаза. Я считала, что страшнее смерти ничего не может быть, но как оказалось это не самое страшное. Смотреть на умирающего родного человека и знать, что ты не в силах ничего сделать – вот что на самом деле страшно.
Набрав воздух в легкие, захожу в палату. Стоит едкий запах хлора и спирта. На руках мамы висят какие-то провода, катетеры. Кругом торчат разные трубки. Капельница и много разных таблеток. Это зрелище не для слабонервных…
– Люси! Я так рада, что ты