ущерб или даже подвести под дементализацию и тем самым ещё раз продемонстрировать своё превосходство над полным ничтожеством. И он, несомненно, в курсе её нехитрых планов, но ничего не может с собой поделать, а, возможно, именно откровенность её плоского, как блин, коварства и приводит его в ярость…
Варвары не было. Судя по всему, она снова воспользовалась своим правом покинуть суд другим крыльцом.
Киш почувствовал, как вокруг солнечного сплетения разливается разочарование: он так и не понял, зачем ей всё это понадобилось. Вопросительный крючок, дёргавший нутро на протяжении последних недель, так и не выловил ответа.
Одно он знает точно: на раздел воспоминаний просто так не идут. Для этого должна быть веская причина, очень веская, а он не смог обнаружить хоть какую-то – даже не вескую. Сам он, конечно, ни о чём не спрашивал, – он был слишком уязвлён. За него это сделал Аккадский. «Моя клиентка, – ответила адвокатесса Варвары, – считает, что данный процесс соответствует интересам обеих сторон».
«Это нужно нам обоим», – перевёл Киш на человеческий язык, удалив посредников и стараясь услышать эту фразу произнесённой голосом Варвары. И повторил: «Это нужно нам обоим».
Понятней не стало. Чего уж там: объяснение с самого начала выглядело вежливой отговоркой, и по завершении процесса оно окончательно приобретало статус причудливого сувенира, который не знаешь, куда приткнуть. Если отыскать в душе холодильник, то объяснению самое место на его дверце (стоило подумать об этом, и Киш понял, что так оно и есть: он таскает в душе огромный холодильник, вот только объяснение к его дверце никак не хотело магнититься, – уж он-то легко обошёлся бы и без судебных разборок).
Даже если отрешиться от эмоций, остаётся внешняя прагматичная сторона. Раздел воспоминаний автоматически делает их обоих (именно так: не только его, но и её) ментально неполноценными, подвергает риску дементализации, что ни репутации, ни карьере, мягко говоря, не способствует, и это Варвара прекрасно знала с самого начала. Не могла не знать. Правда, она никогда не была ушлой и легко могла проигнорировать общепринятые вещи вроде карьеры ради личных воззрений и порывов, но тут никаких специфических, неизвестных ему, воззрений не прослеживалось. Ни воззрений, ни мотивов, ни цели.
Киш с холодностью стороннего наблюдателя пытался обнаружить их на каждом заседании, в самом подборе оспариваемых воспоминаний, и в каждом из них по отдельности, однако цель, по-видимому, была слишком воздушной, чтобы её можно было ухватить и чётко зафиксировать в мысли или хотя бы в чувстве. Можно было даже предположить, что её цель заключалась в том, чтобы он ничего не понял, но и это объяснение не объясняло ничего.
Из всего следовал не очень приятный вывод: получается, он Варю знал довольно поверхностно, если не может определить её мотивы без посторонних подсказок. И не только определить, но даже заподозрить – для подозрений, как известно, нужна почва, а не воздух.
Правда, здесь могут быть внешние, совсем