сообщает: «Дальше дорогу я не знаю!!!»
Что сталось с автобусом, Киш так и не разглядел – ноги внезапно пошли сами собой, бездумно. То ли им захотелось размяться после долгих часов ёрзанья на скамье разводимых, то ли после снятия блокировки, наконец, сработало стремление, охватившее его в первый же судный день – сбежать отсюда и не возвращаться.
Киш послушно последовал за ногами: промелькнул дворами, не заметил треть переулка, выплыл к проспекту и наткнулся на вход в Подмосковье, где не бывал уже несколько лет, предпочитая наземные пути. Хм.
Возможность проехаться на метро вдруг показалась ему жутко забавным приключением. Он спустился по эскалатору, разглядывая антураж и людей так, словно те, двигаясь каждый по своему маршруту, выполняли согласованную сверхзадачу муравейника – участвовали в едином спектакле («Весь мир – метро. В нём женщины, мужчины – пассажиры», – вспомнился Шекспир, адаптированный для чтения в подземке). В то же время краем внимания он отмечал, что здесь ничего не изменилось – всё как в давние и недавние времена, о чём убедительней всего свидетельствовало присутствие целующихся парочек. Так он проехал несколько станций, вышел неподалёку от Нового Света и огляделся вокруг.
Майский вечер располагал к гулянию, влёк в розовые дали – туда, где воздуха было видимо-невидимо, и он сгущался в романтическую дымку, пристанище влюблённых. Киш двинулся навстречу дымке, вдыхая упоение вечера, но метров через шестьсот понял, что в одиночку не выдержит внешнего великолепия: цветущие вишни, яблони и вездесущие сирени разрывали мужавшееся сердце со свирепостью душисто-шипастых акаций.
«Домой, – устало решил он. – Ну их всех!..»
В квартире уже правили сумерки: под стать настроению. Не глядя, он ловко попал ногами в тапочки, как всадник в стремена боевого коня, и устремился из прихожей в кухню. Извлёк из холодильника апельсиновую водку и сок «Столичный», смешал напитки в высоком стакане, сделал длинный глоток и несколько раз удовлетворённо кивнул: «То, что надо!»
Решимость – вот что он долго скрывал и теперь был готов предъявить миру. Решимость броситься в бой – с Варварой, судьёй, Аккадским и всеми доброжелателями, кто за его спиной станет обсуждать его резко выросшую тень и ментальную уязвимость или заключать пари, долго ли он протянет до дементализации.
Он подошёл к зеркалу в прихожей и криво усмехнулся. Отражение, знавшее и лучшие времена, понимающе усмехнулось в ответ.
– «Разопью четвертинку-у-у за свою половинку-у-у!» – сиплым голосом пропел Киш, вознося стакан. – Твое здоровье, Варвара!..
Звонкое «дзинь!» от соприкосновения стакана с зеркалом прозвучало в его ушах, как удар гонга, зовущего на ринг. Он прошёл в комнату, плюхнулся в кресло напротив окна и вытянул ноги. Прикрыл глаза.
Что бы там ни говорила дама в судебной мантии, он не сможет выполнять предписания вердикта, пока не поймёт: почему он должен их выполнять – с какой-такой стати? Единственный способ забыть Варину загадку – разгадать её. И