Словно это осколок зуба мамонта, умершего миллион лет назад…
В кабинете он не стал зажигать свет. Здесь он может ходить с закрытыми глазами. Вот книжные стеллажи, протянувшиеся вдоль всей стены, письменный стол, кресло… телефон…
«Наверно, уже поздно, – подумал он. – Десять или… уже одиннадцать?» И всё же его указательный палец нервно пробежался по кнопкам. Длинные-длинные гудки.
А в ушах отдаётся: долго, долго, долго…
Он откинул со лба редкие седые волосы. Ладонь была мокрой.
Наконец в трубке послышался женский голос:
– Алло?!
– Венера.
– Кто это?
– Альберт. – Он попытался сглотнуть ком, вдруг образовавшийся в горле. Голос его прервался, но он с трудом взял себя в руки. – …Марленович. – Теперь голос окончательно вернулся к нему и звучал вполне бодро. – Венера, это я, Альберт Марленович… Ты прости, что беспокою так поздно.
Трубка молчала.
– Венера!
Где-то там, на другом конце города, женщина торопливо швырнула несколько фраз:
– Я же сказала вам! Не надо беспокоить меня ни поздно, ни рано. Неужели вы ничего не поняли?!
Короткие гудки, словно молоточки, застучали по мозгу. Альберт Марленович в замешательстве взял со стола очки и надел. С удивлением уставился на свои белевшие в полутьме пальцы, сжимавшие подлокотник кресла. Какая-то горячая волна внутри него пошла к голове, раздувая вены на шее.
Она… Она… За кого она его принимает? Его, Альберта Марленовича Нагаева! Профессора Нагаева! Кто она такая? Чтобы так бесцеремонно разговаривать с ним? Шлюха! Потаскуха…
До сих пор ни одна женщина не смела так грубо отвергать Альберта Марленовича.
«Наверно, это и есть старость… Неужели жизнь прошла?» – От этой мысли у него похолодело в груди. – Женщины – всё равно что кошки… Такое чувствуют сразу.
В животе снова образовалась горячая волна. Нет… Пока это ещё не волна, а словно комок огня… Сейчас от него начнут растекаться вверх волны. Не отдавая себе отчёта, Нагаев взял в руки ручку. Но вдруг – словно пчела его укусила – бросил ручку на стол. Ручка звонко щёлкнула, а толстое стекло, которым был покрыт стол, нежно звенькнуло.
А ведь эту ручку ему подарила Венера…
– Золотое перо, – сказала она. – Пусть всё, что ты напишешь им, будет на вес золота.
– То, что я пишу, бесценно, – высокомерно ответил тогда Нагаев.
Венера рассмеялась, высоко вскинув подбородок – такой круглый и красивый.
– Почему ты смеёшься?
– Мужчины о себе такого высокого мнения.
– Если сам себя не похвалишь, кто похвалит?
– Я тебя похвалю… – И Венера снова безпричинно засмеялась.
Нагаев внимательно посмотрел на неё. Чёрные как смоль волосы, на глаза падает чёлка, как у подростка, изящные брови вразлёт… на дне чёрных глаз затаилась чуть заметная усмешка. Вот крылья её вздёрнутого носика чуть задрожали, и что-то странное начинает твориться в его старом сердце,