удара сердца. Два. Один.
Он бросился к ней, потянулся к горлу. Одно скручивающее движение. Один захват. Он проделывал это десятки раз. Сотни.
Но… его ладони. Они не слушались. Не скручивали, а обхватывали. Не сжимали, а притягивали. Обнимали, вместо того чтобы убивать?
Она сопротивлялась ему, испуганно вскрикнув, когда он крепко обнял ее сзади, застав врасплох, легко подчинив ее, одной рукой прижимая ее руки к бокам, а другой держа за горло. Он старался не замечать, насколько роскошное и мягкое у нее тело. Какая она чистая и как сладко пахнет, и как ее круглый зад плотно прижимается к его чреслам.
Он почувствовал, как расширилась ее грудная клетка, когда она сделала глубокий вдох, собираясь закричать.
– Только пискни, и я убью того, кто войдет в эту дверь… – угрожающе прошептал он. – Свидетелей я не оставляю.
Из ее рта вырвался тихий плач.
Арджент сделал все возможное, чтобы проанализировать ситуацию, но что-то в его сознании отказывалось работать. Он пытался найти в подсознание решение проблемы, которую сам только что создал. Это прекрасное, мягкое существо дрожало в его объятиях, играло его чувствами и путало его мысли.
Что он, черт возьми, натворил?
Она все еще не видела его, он мог сжать руки на ее шее, и она умерла бы через несколько секунд. Работа будет закончена с единственным небольшим сбоем.
«Можешь сначала ее взять, прямо тут, на мягких коврах. – Подленько нашептывало ему бездушное зло, в котором он жил. – Станешь последним, кто ею насладился».
Арджент зажмурился. Никогда. Он забирал жизни, но ему в голову не приходило взять то, что женщина сама не давала ему просто так.
Или за деньги.
Он сжал зубы от беспомощного отчаяния, когда восставший член уперся в ее бедра.
Что с ним произошло? Что она с ним сотворила?
Женщина снова заплакала, ее тело тряслось от страха, а дыхание лихорадочно участилось.
Арджент не хотел, чтобы она пугалась. Не хотел ее страха. Он хотел, чтобы этот плач прекратился. Его рука легонько сжало ее горло. Что бы ни сделала эта женщина, она не заслуживала запугиваний. Даже таким бесчувственным убийцей, как он. Так почему же он не мог просто сжать руки? Почему она все еще не умерла?
Потому что некогда ее темные глаза горели жизнью. В ее улыбке светилась такая радость, которой большинство взрослых людей жизнь обычно лишает. Потому что… хотя он был безбожником, что-то свыше нашептывало ему, что он не вправе забирать такой свет из мира.
Потому что она поцеловала его, и с этого мгновения, вынужден был признать он, ему никогда больше не быть прежним. Она пробудила в нем то, что, как он считал, умерло в нем навсегда.
Дверь в прихожую открылась.
– Мама? – раздался из темноты слабый голос.
Они оба застыли.
Пол в прихожей скрипнул под ногами ребенка. Еще мгновение, и мальчик их увидит.
«Черт!»
– Пожалуйста, – даже тише, чем приглушенным шепотом выдохнула она. – Делайте со мной, что хотите,