ее с первого взгляда и женится на ней.
Пронзительный свисток локомотива, выскочившего из тоннеля, как кролик из норы, и мчавшегося на всех парах в гараж на отдых, сразу отрезвил его.
И, снова охваченный смутной и радостной надеждой, никогда почти не покидавшей его, он наугад послал в темноту ночи поцелуй любви образу этой неведомой женщины, которую он так ждал, – пламенный поцелуй желанному богатству. Потом он закрыл окно и начал раздеваться, решив: «Ничего, завтра я буду лучше настроен. Сегодня у меня голова не работает. К тому же я, кажется, слишком много выпил. При таких условиях невозможно работать».
Он лег в постель, погасил лампу и почти сейчас же заснул.
Проснулся он рано, как всегда просыпаешься в дни больших надежд или тревог, и, спрыгнув с кровати, подбежал к окну и открыл его, чтобы проглотить, как он говорил, чашку свежего воздуха.
Дома на Римской улице, по ту сторону широкого полотна железной дороги, блестели в лучах восходящего солнца, залитые светом, и казались совсем белыми. Направо, вдали, виднелись холмы Аржантейля, высоты Сануа и мельницы Оржемона, окутанные легкой голубоватой мглой, похожей на прозрачную, трепещущую вуаль, наброшенную на горизонт.
Дюруа несколько минут неподвижно смотрел на далекие поля. Он прошептал: «Там, должно быть, чертовски хорошо в такой день, как сегодня». Но тут он вспомнил, что ему надо работать, и притом немедленно, позвал сына привратницы, дал ему десять су и послал его в канцелярию сказать, что он болен.
Он сел за стол, обмакнул перо в чернильницу, оперся головой на руку и задумался. Все было напрасно. Мысли не появлялись.
Он, однако, не унывал. Он подумал: «Ничего, я просто еще не привык писать. Это такое же ремесло, как и всякое другое, ему надо научиться. Кто-нибудь должен мне помочь на первых порах. Пойду к Форестье, он мне наладит статью в десять минут». Он оделся.
Выйдя на улицу, он решил, что к приятелю идти еще рано – Форестье, наверно, поздно встает, – и стал медленно прогуливаться под деревьями внешнего бульвара.
Не было еще десяти часов, когда он попал в парк Монсо, совсем свежий после утренней поливки.
Сев на скамейку, он снова начал мечтать. Какой-то элегантный молодой человек быстро ходил взад и вперед, без сомнения, ожидая женщину.
Она подошла торопливым шагом, закрытая вуалью, и после быстрого рукопожатия они удалились под руку.
Бурная жажда любви охватила Дюруа – жажда изящной, благоуханной, нежной любви.
Он встал и направился к Форестье, думая: «Вот кому повезло!»
Он подошел к его дверям как раз в ту минуту, когда Форестье выходил из дома.
– Ты! Так рано! Что тебе надо?
Дюруа, смущенный тем, что встретил его уже на улице, пробормотал:
– Дело в том… дело в том, что… я никак не могу справиться со своей статьей. Знаешь, со статьей об Алжире, которую заказал мне Вальтер. Это неудивительно, я ведь никогда не писал. Здесь тоже нужна практика, как и во всем остальном. Я скоро привыкну