все одно лучше уж поднимать стаканы за безнадежное, чем за будущее, лишая его надежд. Накликали мужики неудачу. Или «припили». Приманили то, что разумные люди отваживают. Все это как-то было связано с «доподлинным» белорусом. Он только что прописался в нашей компании, планов имел громадье, все с прибылью. Ну да… Этим будущим благополучием он и делился, восхищая народ щедростью. За это пили. Точно. Вряд ли в голове белоруса уже тогда поселилась мыслишка «перекинуться» однажды в узбека. Тоже «доподлинного». Повода не было. Что и говорить, сумел удивить, чудак.
– По матери я кто? – будет он позже тыкать в меня, недоверчивого, пальцем. – Доподлинный узбек!
– По матери ты…
Я продолжу мысль, как подсказали, «по матушке», без купюр, но он не обидится.
– Забудь про Егора. Был Егор да сплыл весь, – попросит. – Ер нынче мое имя.
– Я буду звать тебя Жо.
– Это с какого такого перепугу?
– Егор, Георгий, Жора, Ер, Жо… Понятно? Правда, рожа у тебя всё равно как у Егора.
– Это до поры до времени, – напустит он туману, и я заткнусь озадаченный: никак на «пластику» белорус решился ради места дворника? А что, если я совсем не так жизнь живу? Но тут мама вмешается:
«Конечно, не так».
И мне станет не до Егора, или Ера. Лишь скажу ему со смешком, что резервов на дальнейшее сокращение имени у него с гулькин нос.
Пока же пытался мужик в «доузбекском» своем, «доподлинно белорусском» состоянии устроиться в наше «жил-убого-товарищество». На службу. Рекомендовался всем без исключения белорусом с московской регистрацией и метил то ли на инженерную должность, то ли на бухгалтерскую. Больше, наверное, бухгалтером хотел быть. Мне так казалось. Счёты с костяшками, нарукавники, дебет, кредит… Ему бы подошло. Не суть. Важно, что обещал он нам, падким на халяву и доверчивым жителям, кучу благ. Причем совершенно даром. Потому что, говорил, «люди задолжали народу». То есть не с той стороны человек в трубу дул. Наперекор стремнине выгребал, если смотреть на жизнь глазами его вероятных нанимателей, вообще любого начальства. Похоже было, что кто-то злодейски провел бедолагу, наплел ему, будто вожделенные должности – выборные. Вот и принялся чудак-человек завоевывать симпатии «избирателей», губил свою печень почем зря. Мама без особых раздумий образно определила мужчину в вольер для городских сумасшедших, мне же его идеи пришлись по вкусу. Содержание пропагандистской кампании тоже. К тому же сам я и половины слов «Беловежской Пущи» не помнил, хотя слушал песню миллион раз. При этом считаю себя абсолютно нормальным.
«Зубры! – пробивает меня окликом с этажа памяти, давно оставшегося позади. – Никакие они не бизоны и уж тем более не яки. Зубры! Откуда ей взяться – “Яковке” или “Бизоновке”?! Только “Зубровка”!» Сто к одному, что именно она, горькая настойка белорусского розлива с московской акцизной отметиной, припасенная соискателем теплого места в нашей вечной зиме, выручила белоруса в