каковая и вмерзшего мамонта выведет из себя. Только не меня. Я селезень ученый и не летаю там, где живут охотники.
Шум сразу стих, хотя я был готов голову прозакладывать, что красный автомобильчик продолжает метаться туда-сюда. И был прав. Перемещения его стали еще хаотичнее. Я подумал, что он ищет утраченный звук. А возможно, мне показалось, так странно подействовала враз обеззвученная суета.
В общем и целом, автомобиль напоминал тяжело контуженного взрывом бойца из киноленты о войне. Бойца, которому никак не удается прийти в себя. Никак не выходит у него взять в толк: где он, кто и почему мир вокруг безмолвствует? Вдруг… Вдруг вспомнилось, что перед тем, как отрядить грузовик неприятелю, я считал его пожарной машиной. Конечно же из-за цвета. Помню, даже подрался во дворе, когда не нашелся, как прояснить безобидный вопрос: «А куда же вставлять пожарный шланг?» Что, если именно после той потасовки грузовик был мною разжалован, переведен во вражий гараж? Так скорее всего и было. Ни капли сомнений – это он был во всем виноват. Куда, спрашивается, вставлять шланг?! Раз некуда, значит ты – обычный грузовик. Никакого тебе почета и уважения. Тем более что весь мой небогатый запас почета и уважения расходовался в те годы на пожарных. На машины, равно как на людей. Они были моей детской страстью.
Когда-то в школьные годы я задумал писать сочинение о пожарных, любил вольные темы. Решил заранее подготовиться, потренироваться. Набросал с пяток страниц, все мне понравились. А моей репетиторше по русскому, «старой ведьме», неосторожно взявшейся подготовить недоросля к выпускным и вступительным, – категорически нет. Как она орала на гордого собой автора! Эта дивная женщина редко скромничала по части громкости, с какой выражала чувства. Не толстая каланча – рослая, корпулентная дама. Иерихонская труба. С выбором слов также не церемонилась.
– Что за говённый, ублюдочный язык?! Кто так пишет?! Кто так говорит?! Сплошная казёнщина. Души – шмель отрыгнул! И вообще хуйня полная!
Впечатлившую мой юный мозг тираду наставница поддержала завидно увесистой оплеухой. Позже я проникся чувством признательности к такой комбинации воспитательных методов – слово и действие. Доходчивость предъявляемых к моему слогу требований становилась просто феноменальной. Я и в тот раз внял. Факт. Больше того, покаянно признал:
– Вы правы, Зинаида Викентьевна, хуйня!
И заработал еще один подзатыльник с последующим комментарием.
Зинаида Викентьевна ненавидела повторяться и на сей раз сменила последовательность педагогических практик – начала с действия. Ну а комментарий…
Комментарий, я решил, правильнее всего тут же забыть. Так и поступил. Понимал, что такой текст в жизни не повторю. Куража не хватит. Дыхания тоже. Из Гнесинского далеко не все с такой дыхалкой выходят. Зато прапорщики, говорят, и на большее способны. Причем все как один.
Не могу предположить, что бы делала моя репетиторша с ее нетривиальными манерами в нынешние фарисейские