другу Володе о ваших отношениях с Верой. Только не страшись: такое случается, ты не первый и не последний. Это жизнь, в ней всему есть место. Это сплошь и рядом, чему дивиться.
В арсенале средств достижения своих целей, вербовки сторонников и обращения в свою веру Анна Николаевна использовала тактическую уловку, уговоры.
– Опять же, это только Вера может сделать.
– Кто же из вас троих демон, кто вами крутит. На любовь не кивай, она как факел, все спалит.
Анна Николаевна говорила как бы сама себе, словно бы рассуждая вслух. Может быть, вспоминая что-то подобное из своей жизни. Неужели ей посчастливилось обжечься тем испепеляющим огнем.
– Любовь бывает разная, позвольте заметить, – отозвался Петр Владимирович.
Голос его прозвучал, как показалось Анне Николаевне из какого-то забытья. Сердце примет ли мудрое решение, если разум не может разобраться в чувствах. Что мешало Петьке понять себя.
За столько лет в этом доме был не один такой разговор. Не все я слышал, и не при всех был свидетелем, о чем-то я догадывался, но не обо всем. Впоследствии для меня многое оказалось неожиданным.
Теща со свойственным ей математическим складом ума презирала гуманитариев, считая их недоразвитыми, с туманом и неясностью в голове. Со своими уравнениями, плюсами и минусами всегда должна была любую ситуацию и разговор подвести к знаменателю. Вычеты, сложения и неминуемый результат без скидок на обстоятельства и эмоции.
Люди в ее сознании проходили по баллам, их жизни она ставила оценки, как правило, нули, колы и двойки.
– Юродивый Владимир Петрович тоже пребывает во мнении, что у него любовь.
Ядовитый сарказм умнейшего человека, видимо, разочаровавшегося во всем и прежде всего в дочери. Она не оправдала ее ожидание. Это было не внушение, насаждение своего мнения. Мы постоянно испытывали с ее стороны психо – эмоциональное давление. Эти соответствующие взгляды, недовольства, неодобрение, а то и просто, рассерженность. Сокрушительные охи, ахи и тон, не терпящий возражения.
Сейчас Анна Николаевна была предельно серьезна и раздражена, сидя в кресле, она поправляла на себе кофточку, слегка одергивая ее, как бы разгладив замины. Убедившись, что все пуговицы застегнуты, приосанилась. Выпрямившись, приподняла подбородок, продолжила.
– Я ему сколько раз говорила: глаза открой. До него не доходит. К нему Лизонька так прикипела, а «большего» ему не надо. А ты лишил себя такого счастья, – она с укоризной, зло ткнула в него пальцем, – Молчишь, сказать нечего, а душу, поди, жжет.
Петя встал. В нем все кипело, на скулах обозначились желваки, глаза, округлившись, смотрели с безумием. Видимо, эти слова ранили его в самое больное место.
– Старуха, черт возьми, права. Уже столько лет эти муки. Сам виноват, своими руками свое счастье, что же я сделал с ним, безумец?
И вдруг отчаянье, что уже ничего не вернешь, сменилось нервной веселостью, и он, готовый пуститься в пляс, тихо запел с блеснувшими от слез глазами.
«Не