в зале, Серхио моментально находит Марину – она как раз оставила полностью очарованного дирижера и подошла к фуршетному столу, чтобы взять бокал шампанского. Мне за Серхио не успеть, и поэтому я наблюдаю их разговор со стороны, как пантомиму. Я вижу, как Марина вскидывает на него взгляд и улыбается. Вижу, как он быстро шепчет ей на ухо, и на ее лице появляется шокированное – испуганное – выражение. Она обводит глазами зал, ища меня. Нет, ну она абсолютно предсказуема – любое событие первым делом вызывает у нее тревогу, «как бы чего не случилось с Владом». Серхио продолжает говорить, но она слушает вполуха. Я машу ей рукой. Она выдает мне слабую улыбку.
Наконец я до них добираюсь и слышу обрывок фразы Серхио:
– …Его надо расспросить. Нам нужно спокойное место.
Марина кивает:
– Никаких проблем – давайте пойдем ко мне.
– Ты считаешь, это разумная идея? У тебя там Влад. А он… Марина, он непредсказуем.
Я так понимаю, что речь не обо мне. И я хочу, конечно, со своей стандартной бравадой заявить, что за меня беспокоиться не стоит, но не успеваю.
Марина вскидывает голову, и глаза ее расширяются – она тревожно вслушивается во что-то далеко от себя. Серхио тоже замирает, глядя куда-то поверх толпы. Потом их взгляды встречаются, и Марина шепчет:
– Ты чувствуешь?
Он поджимает губы:
– О да. Проклятье!
Оба, не говоря больше ни слова, срываются с места и углубляются в дальний конец зала – туда, где расположен проход в служебные помещения, туалеты и спуск в длинный подземный переход, который соединяет старый корпус театра с новым, – по нему предполагается в будущем доставлять со склада декорации, как мне объяснили в дирекции.
Я спешу за ними. Может, и не надо – но они ведь не сказали мне оставаться на месте, верно?
Я едва поспеваю – оставив толпу позади, уверенные, что на них никто не смотрит, они стали двигаться со своей нормальной, молниеносной скоростью. Я вижу только их стремительные тени – размытые, как движущаяся фигура, пойманная на фотографию.
Они спускаются в темный, освещенный лишь синеватыми техническими лампами коридор – и замирают.
Я останавливаюсь за их спинами и завороженно смотрю на сцену, которая разыгрывается у дальней бетонной стены. Завороженно, да – потому что страшные вещи тоже завораживают.
Я знаю теперь, что они почувствовали в зале – что заставило их ринуться сюда.
Лева Тихомиров сидит на полу, скорчившись, обхватив руками колени. Рядом с ним лежит какая-то бесформенная груда белого с красными пятнами тряпья. И еще поднос с опрокинутыми, частично разбитыми грязными бокалами от шампанского. Осколки мертвенно поблескивают на бетонном полу.
Это не груда тряпья на самом деле.
Это белое форменное платье. Платье одной из официанток, работавших сегодня на приеме. Она, видимо, относила бокалы в подсобку.
И это