со студентом, я, или из-за архаичности моего воспитании, или из-за своего особого психического склада, перейти эту невидимую черту не мог, а поэтому стеснялся и чувствовал себя скованно. И это несмотря на то, что мы с Юркой Богдановым ходили к Зыцерю на факультатив испанского, который он вел на общественных началах, и даже участвовали в концерте, посвященном сорокалетию Октябрьской революции, который режиссировал наш преподаватель.
– Можно мы с Богдановым придем? – попросил я.
– С Юрой? Конечно, приходите, – разрешил Владимир Владимирович.
Жил Зыцерь в четырехэтажном кирпичном доме, построенном специально для профессорско-преподавательского состава, и находился он в пяти минутах ходьбы от института.
Мы поднялись на третий этаж и позвонили в квартиру нашего преподавателя.
Открыл нам Владимир Владимирович. Он провел нас в скромно обставленную комнату. На стене висели полки с книгами. Посреди комнаты стоял круглый стол с двумя стульями, в углу у окна – мягкое кресло с торшером, на противоположной от стеллажа стенке – диван с круглыми, откидными валиками. На этом диване наш преподаватель, очевидно, и спал. У единственного окна стоял старый однотумбовый письменный стол.
– Извините за бедность жилья, – улыбаясь, сказал Владимир Владимирович.
– Бедность – не порок, – серьезно изрек Юрка.
– Я же холостяк. Бытом заниматься не умею, да и не привык. Я ведь всё по общежитиям. Сначала университет, потом аспирантура, защита. Когда учился в аспирантуре, нам с женой выделили комнату. Но это все равно общежитие.
– А где жена? – бесцеремонно спросил Юрка.
– Она осталась в Питере, а я вот сюда.
– Что, не поехала, или учится?
– Не поехала, – развел руками Владимир Владимирович.
– Не любит?
– Наверно, мордой не вышел, – засмеялся Зыцерь.
Шутка на уровне каламбура, потому что Зыцерь был на редкость некрасив. Узко поставленные мышиные глазки, по-негритянски вывернутые губы, большой мясистый нос, да еще оттопыренные уши. При этом высокий лоб мыслителя и хорошо сложенная фигура атлета. Правда, некрасивость пропадала, когда Зыцерь начинал говорить предметно. Говорил он образно и интересно. Язык его украшали точные метафоры и меткие сравнения. Так что, через минуту-другую общения с ним никто уже не замечал его оттопыренных ушей и мясистого носа.
– Если честно, то женитьба, это наша с ней общая ошибка. Поженились на третьем курсе. Показалось, что любовь, но, очевидно, нас первоначально связала некая общность взглядов и интересов, которые со временем изменились. Я видел свою жизнь в науке, и быт для меня существовал, как понятие абстрактное и второстепенное, а из нее как-то незаметно выползла ее мещанская сущность, и я постепенно понял, что это ее истинная натура. Как только я стал зарабатывать какие-то деньги после защиты кандидатской, пошли разговоры