ни одного синяка. А теперь они еще и мертвы. Ну не удача ли?
Когда тетушка на сон грядущий рассказала Арье сказку про Горемыку и Черного лешего, подоткнула со всех сторон одеяло и поцеловала его в лоб, мальчик и не думал засыпать, хотя мысли в голове были уже налиты свинцом и кое-как ползали туда-сюда. Арье представлял себе удивленные и напуганные лица своих обидчиков, которых внезапно настигла кара за все их злодеяния. Конечно, пусть тетушка не одобряет его радости. Она-то не получала каждый день пинки в живот и не голодала до самого ужина. Но, всё-таки, мог ли Арье стать причиной смерти задиристых негодяев?
– Дедушка, неужели это ты мне помог? – прошептал Арье, нащупав пальцами на плече рубцы от старого ожога, из-за которого его папа когда-то чуть не убил и так умиравшего дедушку. И, с пожеланиями доброго сна витающей где-то на облачке дедушкиной душе, мальчик уснул.
Прошло почти три года с того момента, как Кшиштоф и Ойзер с Богуславского переулка перестали досаждать Арье. Мальчику исполнилось тринадцать лет, и он уже сам был грозой всех хулиганов в квартале. Нередко его звали драться за родной квартал с задаваками из Дыбников или с картавыми задирами из Казимежа. Само собой, никто уже не смел обзываться на Арье так, как обычно обзывали детей из еврейского квартала.
Но, несмотря на высокий чин отца, доросшего до младшего инспектора и сменившего старый «фиат» на роскошную «берлину», и хорошие оценки, Арье ожидал серьезный удар. Старый директор гимназии почил, а новый, прибывший из Варшавы, с начала учебного года принялся наводить свои порядки, касавшиеся, в основном, положения детей из Казимежа. В некоторых учебных заведениях Кракова уже давно выделили отдельные парты только для евреев, которые шутливо прозвали «лавковое гетто». Однако в классе, где учился Арье, еврей, о происхождении которого всем было известно, был только один, так что обособлять его посчитали глупым. Да и старый директор не слишком страдал предрассудками.
Однако, первое, что заметил Арье при переходе в следующий – третий класс гимназии – это отсутствие того самого еврейского ученика, Лёвы Гейзера, мальчика из богатой казимежской семьи, с которым Арье не слишком дружил, но и вражды к нему не питал. Лёва с гордостью носил свои тонкие черные пейсы и богато украшенную ермолку, и не раз, по этой причине, вступал в противостояние с насмехавшимися над ним старшеклассниками. Хотя, порой, сам нарывался на конфликт ввиду своего высокомерия к «гоям». Дело никогда не доходило до чего-то серьезного, и уж точно не тянуло на то, чтобы Лёву исключили из гимназии.
Как оказалось, именно это и произошло. Об этом объявил сам новый директор на уроке истории польского государства, преподавателем которой он являлся, сходу начав расписывать все те бедствия, которые обрушились на Речь Посполитую с момента трагической ошибки Казимира Великого, приютившего иудейский народ. В ходе своей, возмутительной для Арье, лекции пан Турович – так звали директора – упомянул и про