ешивы начали перешептываться, решая, что им делать, но тут послышался слабый старческий голос, издававший звуки, больше похожие на стоны умирающего, нежели на слова. Голос этот произвел на учеников магическое действие. Как один, они замолчали и, кажется, даже перестали дышать, дабы не упустить ни единого колебания воздуха, исходившего от невероятно дряхлого старика, показавшегося на балконе.
– Пусть он проходит, – сказал старик ученикам, и те мигом выстроились вдоль стены, освобождая часть лестницы. Инспектор, не ожидавший столь легкого и быстрого решения вопроса, остался стоять на месте, как вкопанный, с удивлением взирая на старого раввина. А тот, сделав несколько громких булькающих вдохов и набравшись сил на очередную фразу, с укором спросил:
– Ну что ты, так и будешь вынуждать старика стоять на ногах, которые давно уже утратили своё предназначение?
– Простите, – с неожиданным стыдом в голосе ответил Кацизне и, склонив голову, ступил на лестницу, не выпуская руку Арье из своей.
Когда они поднялись, силы уже оставили старика, и двое студентов, подхватив иссушенное возрастом и лишениями тело, осторожно отнесли его в спальню и положили на большую кровать с роскошным балдахином. Соломону подложили под голову подушку, чтобы он мог видеть своих гостей. Затем все удалились, оставив раввина и гостей наедине.
Несколько минут все присутствующие в спальне молча разглядывали друг друга. Арье никогда еще не видел столь старого человека, и был уверен, что в таком виде жизнь просто не может существовать. Лицо и руки Соломона были настолько морщинистые, что он больше походил на сказочного персонажа, нежели на человека. Хрестоматийный крючковатый нос идеально ложился в канву обычных газетных сюжетов про жадных евреев, заполонивших Польшу, а непонятного цвета глаза были спрятаны так глубоко под густыми белыми бровями, что невозможно было сказать точно, видит ли их хозяин хоть что-нибудь. Вдобавок, в тишине спальни, в шаге от старика, можно было ясно различить, наводивший на мальчика жуть, клекот во впалой груди при каждом вдохе.
– Простите, пан Иловичи…
– Пан, – фыркнул Соломон и еле заметно покачал головой, – Когда-то ты был лучшим учеником этой ешивы, Филипп.
Арье удивленно посмотрел на отца, который в компании старика уже не выглядел так угрожающе. Напротив, всем видом он выражал смирение и сожаление по поводу своего поведения. Было похоже, что старый учитель еврейских законов имел большую власть над своим бывшим учеником, и мысль об этом действовала на Арье успокаивающе.
– Перейду сразу к делу, – чуть более решительно сказал инспектор, проигнорировав замечание раввина. Он повернулся к сыну и попросил того показать свой ожог на руке. Арье принялся стягивать с себя пальто и свитер, по-прежнему не имея догадок, как именно связаны его старые шрамы с их ночной поездкой по еврейскому кварталу.
– Милый мальчик, подойди, – ласково простонал Соломон, и Арье повиновался. Раввин с большим