он не озорничают, они мирно стоят и поют песни:
Пойдемте-ка на горку, да на горку, ой!
Да на горку, да на горку, ой!
Гляну я всё под зорьку, ой!
Кликну я соловейку, ой!
Соловейка мой, родный братик.
Что же ты ко мне не летаешь?
Пацаны десяти, двенадцати лет послушали девочек и тоже выдали свою песенку:
Широкорожая масленица, мы тобою хвалимся.
Мы тобою хвалимся!
На горах катаемся, на горах катаемся!
Блинами объедаемся, блинами объедаемся!
И вскоре уже вся ребятня, притоптывая и приплясывая, запела:
Уж ты, Масленица-полизуха,
Лелюшки, лели, полизуха!
Протянись ты хоть до Духа,
Лелюшки, лели, хоть до Духа!
А мы масленицу дожидали,
Лелюшки, лели, дожидали!
Сыром горочку посыпали,
Люлюшки, лели, обсыпали!
Вскоре на площади от ярких девичьих платков; зелёных, малиновых, лиловых, голубых, розовых и пестрых, казалось бы, стал таять снег, а от их приталенных душегрей, расшитых золотыми и серебряными нитями, обшитых по краю сияющей на солнце золотой бахромой, она заиграла причудливыми узорами. Давно не видела Карагайка такого красочного великолепия. Девицы красавицы, в будни, казавшиеся обыкновенными деревенскими девчонками, сегодня в глазах взрослеющих юношей стали самыми милыми и в этот день они, кажется, даже прозрели, осознали, что милее и краше девичьей красы нет ничего на свете. Увидели, что нет краше своих карагайских девчат нигде, даже в распластавшейся по другую сторону реки Иша – деревне Тайна. Да и парни нынче хороши; в новых сапогах, начищенных до блеска, в лихо сдвинутых на затылок бобровых шапках, меховых малахаях и треухах, с улыбкой на лицах уже зарастающих редкой порослью тонких волос, они притягивали к себе девичьи глаза, горящие тайным огнём. Лишь матери тех дев знают, что искры в глазах их дочерей это естественный энергетический выплеск созревшего тела, желающего нежности, ласки и страстной любви.
Пока юные девицы-красавицы и лихие молодцы красовались меж собой и друг перед другом, пока соревновались в песнопениях и подзуживали друг друга едкими частушками, на заснеженном льду реки готовились к кулачному бою отроки.
Санька Косарев отбор прошёл. Помогла та шапка – ушанка, из-за которой чуть было не произошёл утренний переполох в его избе. Сползла на затылок отрока эта шапчонка, когда с великой дрожью в ногах проходил мерило под дугой, сдвинула её с головы, значит, может он принимать участие в бою в своей возрастной группе. К пятнадцати годам Сашко был уже широк в плечах, как, собственно, и все члены его семьи мужского пола, а вот в росте отставал. Рос рывками, бывало, за год вырастет на два – три сантиметра, а иной год аж целых на десять – двенадцать. И вот если бы не его хитрость с шапкой быть ему вновь в зрителях, ибо за последний год вырос