включи!
‒ А шо такого! Понастроили дворцов за народные деньги…
‒ Заткнись, сказал! Его батька на Майдане Сотней командовал. Ты тогда еще Киев не мог на карте найти.
Здоровяк засопел и демонстративно отвернулся. Скорик проделал тоже самое и спросил у благоразумного спецназовца:
‒ За что отца арестовали? Мне же положено знать.
В ответ тот молча развел руками, а Хима пробормотал, не оборачиваясь:
‒ Задержан за убийство. Понятно? Теперь обыск в хате проводят. Скоро заканчивают, поэтому приказали тебя не пускать.
У Юрка потемнело в глазах. Колени предательски задрожали и подкосились. Он обессиленно привалился к стене, стараясь глубоко и размеренно дышать.
Через минуту у калитки появился еще один автоматчик в балаклаве. Осмотревшись, посторонился, выпуская со двора конвойную процессию. Двое парней в штатском удерживали под руки Богдана Михайловича. Позади вышагивал сутулый жердяй в дорогом костюме.
‒ Папа! ‒ задохнувшись, выкрикнул Скорик.
‒ Я ни в чем не виноват! – отозвался отец. – Говорят, что кого-то убил. Понятия не имею, кого. Эти молчат…
‒ В машину его! Бегом! – раздухарился жердяй.
Задержанного усадили на заднее сидение полицейского джипа. Но перед тем как захлопнулась дверца, Скорик-старший прокричал:
‒ Меня подставили, Юра! Разыщи Мамая!
Галерея Гетмана
Киев. 1919 год.
Последняя декада августа.
Четыре часа пополудни.
Как не старалась Анна Яновна скрыть недовольство, но выходило с трудом, да и выглядело лицемерно. Прохаживаясь по гостиной перед старинным напольным трюмо, она скептически осматривала свой наряд и вопрошающе поглядывала на гувернантку сына Саломею. Демонстрировала, что присборенная длинная юбка цвета выгоревшей травы и серая ситцевая кофта с баской сидят мешковато и придают внешности затрапезный вид.
‒ Вылитая торговка с Бессарабки, ‒ подытожила Анна и глянула на ходики, висевшие в простенке меж зашторенных окон. ‒ Уж ничего не поделать. На переодевание времени нет. Еще и косынку велишь повязать, Саломея?
‒ Всенепременно, пани. В лавру же идете, ‒ закивала толстуха-бонна и погрозила пальцем воспитаннику, надзиравшему за происходящим из-за двери детской. – Не препятствуйте, паныч, маменьке наряжаться. Видите, поспешает.
‒ По какой надобности маменька надела твои вещи? – поинтересовался босоногий малец годков 8-ми от роду, одетый в короткие штанишки и белую майку с арбузными кляксами на животе. – Пожитки ей явно не в пору. Своих вон полна гардеробная.
‒ Шел бы ты, Мишенька, грамматику повторять, ‒ улыбнувшись, сказала маменька и объяснилась. – Совсем нежданно мне понадобилось наведаться в лавру, а вещей подходящих не оказалось. Возле церквей завсегда прорва нищих и калек. Проходу не дадут, коль заприметят нарядную пани.
Саломея набросила на плечи хозяйки белую застиранную косынку и посетовала:
‒ Побирушки не так страшны. Нынче особливо мятежно