это был грандиозный прорыв в развитии образования. Классно-урочная система позволила унифицировать и стандартизировать учебный процесс, сделать его более технологичным и эффективным, а как следствие – придать образованию массовый масштаб. Но у этой революции была и оборотная сторона. Классно-урочная система, с одной стороны, дистанцировала учителя от учеников, превращая само обучение в бездушное конвейерное производство, а с другой – неизбежно содействовала нивелированию индивидуальных черт обучающихся. При этом, естественно, более всего пострадали от синхронизации и деиндивидуализации учебного процесса самые способные и талантливые учащиеся. Соответственно, такая система, «заточенная» на массовое поточное производство и вполне сносно удовлетворявшая потребность общества в среднем образовании, неизбежно стала давать сбои в выполнении другой социальной функции – формировании интеллектуальной элиты общества. Особенно болезненно сказалось это на развитии высшего образования, зародив в обществе сомнения в том, что университеты в полной мере оправдывают свое предназначение.
С другой стороны, рост недоверия к системе образования и даже подозрения в ее потенциальной опасности для личности были связаны с тем, что возможностью достаточно эффективного программирования сознания учащегося в рамках классно-урочной системы не преминуло воспользоваться государство. Оценив это преимущество, Левиафан поставил школу под свой неусыпный контроль, а общество, увидев в учителе государственного чиновника, начало терять доверие и уважение к нему. А в сумме с появлением дешевого печатного слова это породило у части общества иллюзию возможности обретения знаний посредством «самообразования», без участия учителя и наставника.
Неслучайно именно в XIX в. в литературе и драматургии появляется типаж агрессивного и тщеславного «начитанного» пара-интеллектуала, полузнайки, щеголяющего мудреными словечками, безбожно коверкающего и перевирающего все и вся, но твердо уверенного в том, что он ничем не хуже «умников» с университетским дипломом. Галерея эта открывается персонажами комедий Островского, являет великолепные образчики в лице «паликмахтера Галафастова» из пьесы М. Старицкого «За двумя зайцами», Эпаминонда Апломбова и телеграфиста Ять из чеховской «Свадьбы», слесаря-интеллигента Полесова из «Двенадцати стульев», а венчается образами Раисы Захаровны из повести В. Гуркина «Любовь и голуби» и шукшинского Глеба Капустина, не знающего большего удовольствия, чем «срезать» в беспощадном интеллектуальном соперничестве заезжего доцента. Это о них блестяще сказал Д.С. Лихачев: «Нет ничего опаснее полузнайства. Полузнайки уверены, что они знают все или, по крайней мере, самое важное, и действуют нагло и бескомпромиссно»[9].
Пара-интеллектуализм можно рассматривать как очевидное доказательство – «от противного» – незаменимости и центрального положения учителя