всего только один стакан? Не собиралась ли ты всю бутыль выпить одна?
Он опорожнил стакан, снова наполнил его и подал ей.
Она взяла, но едва могла держать стакан – так дрожала.
– Боже мой, что с тобой? – спросил он.
Подсел к ней, поднёс стакан к губам и заставил выпить. Она молча поблагодарила его, её грудь вздымалась, руки повисли.
– Ты больна? – прошептал он, обнял её, взял её руки, погладил по щеке.
Она не отвечала. Позволяла ласкать себя. Как это было хорошо, как хорошо!
Он говорил с ней, как с собачкой.
– Где болит? Теперь хорошо, это пройдёт! Пей, зверюшка, пей!
Две большие слезы выкатились из её глаз, за ними – ещё и ещё. Он взял её голову в обе руки и высушил поцелуями слезы со щёк. Снова и снова он подносил стакан к её рту – велел ей пить. Она смеялась сквозь слезы. Это был Ян, этот большой юноша Ян! Это был его способ обращаться с больными: целовать, ласкать, гладить – и опять новый глоток питья!..
Но она не была больна. Была только…
Она открывала, как он требовал, губы, глотала холодное вкусное шампанское… Не сказала ни одного слова. Она только думала: «Ян… Ян…»
Но даже один этот короткий слог она не решалась произнести. Чувствовала: если заговорит, все исчезнет. Он встанет, сострит, облегчённо вздохнёт, скажет, что все, слава Богу, хорошо! Она должна только спать, как следует, хорошенько выспаться. И он уйдёт, оставив её одну.
Вот чего она боялась. Теперь она жила, жила: Ян был с нею.
Она положила голову на его грудь, легко всхлипнула, быстрая судорога пробежала по её телу.
Он приподнял её, посмотрел.
– Что, что с тобой? – спросил он.
Она сквозь слезы выдержала его взгляд. Не отпускала его. Чувствовала, что в эту минуту держит его, что он – её. Он пропал и не был самим собой, когда не мог больше смеяться своим свободным, гордым, безответственным смехом.
И чувствовала также, что она красива в эту летнюю ночь, снова красива. Ещё красивее её сделали месяцы и годы мучений и горя, боль и страстная жажда его поцелуев. Она положила руки ему на плечо.
– Что такое? – бормотал он. – Что такое?
Все его превосходство и независимое высокомерие спали с его лица, как маска, как одежда с плеч. Он сидел возле неё, обнажённый и простой, как бедный маленький мальчик, ищущий свою мать…
«Ян! – думала она. – Ян!»
Он как-то смутился, гладил себя рукой по лбу и по волосам. Налил стакан до краёв и пролил. Искал слова и не находил. Он шептал:
– Эндри!
Она приподняла голову, слегка, почти незаметно…
Они встали, как во сне, и, прижавшись друг к другу, пошли в спальню.
Она долго лежала без сна в эту ясную ночь. Ворочалась постоянно и все смотрела на Яна, спавшего возле неё. Гладила его, целовала в глаза и губы – нежно, нежно, чтобы не разбудить. Снова ложилась, клала свою руку под его плечо, тесно прижималась к нему.
Так спокойно, так тихо дышал он. Иногда она пугалась, когда не слышала его дыхания. Прикладывала