ненавидят человека, сделавшего эту смерть возможной. По-моему, им стоит почитать его как святого, но они клеймят его предателем.
– Иудой, – повторил я, довольный, что вспомнил имя.
Юнец, бывший моим сыном, помолчал, потом кивнул.
– Отныне зовите меня отцом Иудой, – объявил он близнецам.
– Ты не можешь наречь себя… – начали Кеолнот и Кеолберт.
– Я – отец Иуда, – заявил парень твердо.
– Ты будешь отцом Утредом! – крикнул ему один из близнецов, потом указал на меня. – У него нет здесь власти! Он язычник, отщепенец, проклятый Богом!
Поп трясся от злости и едва мог говорить, но потом сделал глубокий вдох, закрыл глаза и воздел обе руки к хмурому небу.
– О Бог! – возопил он. – Обрушь гнев свой на этого грешника! Покарай его! Сгнои урожай его и порази его недугом! Яви силу свою, Господи! – Голос чернорясого сорвался на визг. – Во имя Отца и Сына и Святого Духа, я проклинаю этого человека и весь корень его!
Священник собирался с силами, я же тронул Молнию коленями, подведя могучего коня на шаг ближе к брызжущему слюной дураку. Я злился не меньше близнецов.
– Прокляни его, Господи! – снова взвыл поп. – И по великой милости Твоей низвергни сего язычника! Прокляни его и всю родню его, да не знать им никогда благодати! Обреки его, о Всевышний, на грязь, боль и нищету!
– Отец! – воскликнул тот, кто был моим сыном.
Этельстан хмыкнул, а Утред, мой единственный сын, ахнул. Потому что я пнул вопящего дурака. Высвободил правую ногу из стремени и нанес удар тяжелым сапогом. Поток слов оборвался, сменившись потоком крови. Близнец отшатнулся, правая ладонь его зажимала изуродованный рот.
– Зубы сплюнь! – приказал я, а когда он не подчинился, наполовину извлек Вздох Змея.
Поп сплюнул смесь из крови, слюны и осколков зубов.
– Ты который из вас? – уточнил я у другого близнеца.
Тот вытаращился на меня, потом спохватился:
– Кеолнот.
– Ну, теперь я хотя бы смогу различать вас, – буркнул я.
На отца Иуду я не посмотрел, просто ускакал прочь. Домой.
Наверное, проклятие Кеолберта сработало, потому как дома меня ждали смерть, дым и разорение. Кнут Ранулфсон совершил набег на мои земли. Он сжег дом. Убил моих людей. И он взял в плен Сигунн.
Все это выглядело невероятным в те дни. Мои владения располагались близ Сирренкастра, в сердце Мерсии. Шайка конных данов, рискуя жизнью и свободой, забралась так далеко, чтобы напасть на мой дом. Это я мог понять. Победа над Утредом позволяла составить мужчине имя, давала поэтам повод сочинять хвалебные песни, но враги объявились, когда дом стоял почти пустой. Они ведь наверняка высылали разведчиков. У них обязательно имелись соглядатаи среди местного населения. Лазутчики должны были сообщить врагу, что меня вызывали в Лунден к королю Эдуарду посоветоваться насчет городских укреплений. И все же они, пойдя на страшный риск, напали на почти пустой дом? Бессмыслица.
И они забрали Сигунн.
Мою женщину. Не жену. После смерти