чересчур громкими восклицаниями. Зато в остальное время Гадасса могла без стеснения задавать дяде любые вопросы. Она знала, что он будет отвечать серьезно, обдумывая каждое слово…
– А за…зачем нужен царь? – спросила Гадасса, когда Мардохей наконец-то остановился возле стены, протолкнувшись в отдельную очередь, где стояли только горожане с детьми.
Мардохей огляделся по сторонам и в очередной раз пожалел, что осторожная Мара не отпустила с ним во дворец сыновей: на площади не было никакого беспорядка.
Но Вениамин третий день болел простудой, иначе он все равно побежал бы следом. А вот тихий, курчавый, как овечка, Хашшув больше всего на свете любил сидеть на кухне возле матери и слушать ее голос.
– Зачем ц-ц-царь? – снова спросила Гадасса.
Мардохей посмотрел на нее с удивлением и покачал головой: Гадасса нередко задавала такие наивные вопросы, которые нельзя было услышать ни от Вениамина, ни даже от Хашшува.
– Царь нужен затем, чтобы любить его, – громко ответил Мардохей.
Именно так, как подобает говорить верноподданному престола, царскому стражнику, особенно когда тот стоит в толпе людей.
Через некоторое время Мардохей заговорил снова, но уже тише, задумчивее, улыбаясь каким-то своим мыслям:
– Однажды деревья решили назначить царя и сказали маслине: царствуй над нами. Но маслина не согласилась: «Как я оставлю свое масло, которым чествуют людей и Бога, и пойду скитаться среди деревьев?» Тогда предложили царствование смоковнице, но она сказала: «Разве могу я оставить мою сладость и вкусные плоды ради того, чтобы быть первой?» И виноградная лоза тоже отказалась от власти, потому что не захотела оставлять сок свой, веселящий людей. Наконец, перебрали все деревья и предложили царствовать терновнику. Терновый куст сказал: «Если и вправду суждено мне быть вашим царем, то вы будете спокойно покоиться под моей тенью, а если нет, то загорюсь я таким пламенем, которое сожжет и кедры, и маслины, и виноградники…»
– И что ж было, когда царем стал терновник?
– Пожар и войны по всей земле, – коротко ответил Мардохей.
Гадасса слегка покраснела, а потом приподнялась на цыпочках к уху Мардохея и прошептала:
– Ты… ты снова говоришь со мной как с маленькой. А я ведь не о том. У нас тоже был свой царь, да? И мы должны его любить также сильно? У нас тоже скоро будет новый царь?
Мардохей уже знал, что, говоря «нас», Гадасса всегда имела в виду иудеев. Лишь теперь он понял, что вопрос девочки был вовсе не так уж и глуп.
– Да, у нас тоже были цари – Давид, Соломон, а потом многие другие. А самый первый – Саул. Но это было давно, до плена Вавилонского, когда иудеи еще не жили в рассеянии по всей земле, как семена, разбросанные по ветру…
Но Гадасса словно бы не расслышала последней фразы Мардохея и горечи в его словах про плен и ветер.
– А как… как… каким был Саул, первый царь?
Мардохей пожал плечами. Очередь к воротам двигалась медленно, торопиться было некуда, никто не