и мышечной боли. – Год назад твоя бывшая жена родила ребенка. С патологией. Серьезной патологией. Требуется срочная операция. Она стоит больших денег. У твоей Ирины этих денег нет.
Устинов остановился. Он не ушел. Он стоял и думал. И все же спросил:
– А что же ее теперешний муж? Разве он ограничен в средствах? По слухам…
– Это все слухи. У меня информация. Проверенная информация, Сергей! Сядь! – привычно скомандовал Кадашов и тут же поторопился добавить: – Пожалуйста.
На свое место за столом Устинов вернулся не сразу. Прошли долгих пять минут. Кадашов засек по стенным часам. Пять минут он сидел и ждал с бешено молотящим о ребра сердцем. Он загадал: если Устинов не уйдет, у них все получится. Он не ушел.
– Что за информация, Павел Сергеевич? – спросил он, поводя шеей в воротнике джемпера мышиного цвета, будто тот внезапно стал ему мал.
– Ее теперешний муж, узнав о болезни ребенка, бросил твою Ирину. Сначала счел, что неразумно тратить средства на безнадежно больного ребенка. А потом просто-напросто ее бросил. Она взяла две ставки в больнице, где лежит ребенок. Две ставки санитарки, – жестким голосом добавил Кадашов. – Все ее средства уходят лишь на то, чтобы поддерживать жизнеобеспечение. На операцию у нее денег нет. Она измучена. Она в отчаянии. В Россию она вернуться не может. Не к кому. И я готов… Слышишь, Сергей! Я готов оплатить операцию, если ты согласишься взяться за это дело.
Правая рука Устинова медленно поднялась, дотянулась до цепочки. Та выскользнула из выреза джемпера. На ней качнулся объемный медальон.
Так он и знал!
Кадашов подавил удовлетворенную улыбку. Он все же нащупал его слабое место. Парень сентиментален. Наверняка внутри медальона фото вероломной жены или прядь ее волос. Он все еще ее любит. И это хорошо.
– Мне нужно с ней поговорить, – глянул на Кадашова Сергей, машинально поглаживая крупный медальон. – Я должен быть уверен, что вы мне не лжете.
– Хорошо.
Кадашов, не оборачиваясь, сделал пальцами знак Егору. Тот тотчас же протянул Устинову мобильник, где уже шел вызов.
– Да! – коротко рявкнул в трубку Сергей и зажмурился, услышав забытый голос. – Да, это я.
Потом он долго молчал, потому что говорила она. Говорила, плакала, жаловалась, просила прощения. Потом она умолкла, и он спросил:
– Почему ты не вернулась? Не вернулась ко мне? Я не пью сейчас. И мы могли бы…
– Потому что там у малыша вовсе нет шансов, Сереженька! – громко, очень громко закричала Ирина, ее даже Кадашов услыхал. – Там мой ребенок умер бы уже давно. И сейчас… Господи, они дают мне всего два месяца на то, чтобы найти деньги на операцию. Потом будет поздно. Понимаешь?! Ты прости меня, Сереженька. Прости, если сможешь. Дите страдает за мой грех. Я так виновата перед тобой! Я бросила тебя в самую трудную для тебя минуту. Никогда не прощу себе этого. Ты прости! Я виновата. Я молюсь.
И она разрыдалась. Громко, с надрывом.
«Минута отпущения грехов, – подумал Кадашов, внимательно наблюдая за гостем. –