этим занимался до тебя. Итак… – Кадашов откатился в кресле к выходу. – Приступим, Сергей?
Глава 6
Небо над морем сделалось свинцовым. Словно кто-то там наверху закрыл его привычную голубизну ото всех грязным пологом. Холодные волны перекатывались, бились о бетонный берег, с шипением откатывались назад, чтобы тут же вернуться. Они всегда возвращались, подгоняемые яростным желанием захлестнуть пирс. Зачастую им это удавалось, и тогда она возвращалась в домик на берегу в промокших насквозь ботиночках. Дома снимала их у порога, стаскивала с себя мокрые теплые колготки, ставила ботиночки на горячую трубу отопления, опоясывающую весь домик. На нее же развешивала колготки. Надевала домашние легкие джинсы с прорехами на коленках. Вдевала ноги в мохнатые высокие тапки и шла в кухню готовить себе горячий шоколад.
Она превратила все это в ежедневный ритуал. Это стало для нее обязательным, как спать, есть, снова спать. Ей надо было сначала промерзнуть до костей, желательно еще и вымокнуть. Потом вернуться домой, в тепло. Ей необходимо было окунуть себя в этот контраст, остро прочувствовать, где хорошо, а где плохо. Это ненадолго, но помогало ей просто жить.
Горячее молоко поднялось в кастрюльке пышной пенкой. Она убрала ее с огня, влила в него разведенное какао с сахаром, всыпала чуть корицы, имбиря, снова поставила кастрюльку на огонь, сильно его убавив. Минуты три-четыре – и горячий густой напиток будет готов. Она нальет его в большую пузатую чашку. И заберется с ней на подоконник. Подоконники в домике были низкими, широкими. В кухне выстланы мохнатыми овечьими шкурами для тепла и удобства. Она забиралась на подоконник с ногами, обхватывала чашку обеими руками, пила мелкими глотками огненный густой шоколад. И смотрела, смотрела не отрываясь на свинцовое небо, огромные темные волны, с яростным шипением откатывающиеся от берега.
О чем она в тот момент думала? Почти всегда об одном и том же. Что на улице холодно и мерзко. Как обычно, серо и уныло. А в доме хорошо. Ей тепло, пахнет шоколадом, ей вкусно, ей ничто не угрожает. Весь день у нее расписан. Через час она выйдет из кухни. Пойдет в свою маленькую мастерскую, которую для нее оборудовал ее муж. И там займется чем-нибудь часов до двух-трех пополудни. Это каждый раз бывали разные занятия. Она то принималась шить, то вязать, то ваять из глины, пробовала даже рисовать. Но муж смешно сморщил нос и помотал отрицательно головой.
– Дорогая, это не твое, – произнес он со смущением.
И она оставила эту затею, сосредоточившись на шитье. Месяца два назад она начала смотреть по телевизору курсы лоскутного шитья. И ее вдруг захватило. Пока еще из ее рук не вышло ни одного готового изделия, но сама процедура собирания из разрозненных клочков единого какого-то рисунка ей понравилась.
Это прямо как с жизнью ее, пощипывало что-то глубоко внутри. С жизнью, которая разбилась в один прекрасный день на тысячу острых осколков, до какого ни дотронься – поранишься. Но она же справилась. Вернее, пытается справиться. Она подгоняет эти осколки друг к другу, лепит их как-то, заставляет