Обрадовалась игуменья Тавифе, попросила Священное Писание почитать, как прощался Иисус со своими учениками и вознесся на небеси.
Агния сидела посреди светелки в кресле, Тавифа у ее ног на скамеечке пристроилась с Евангелием в руках. Чтение прервала старица горбатенькая. Она неслышно вошла и в поклоне ждала, пока игуменья обратит внимание.
– Чего тебе?
– Матрена от владыки иконника привела. Шустрый такой, матушка, мы с ним уже в храме побывали. А Матрена в трапезной.
– Не вовремя… Ну, ладно уж, давай его.
Вошедший иконописец не понравился Агнии. Все как будто по уставу: и перекрестился, и поклонился, и стоит, опустив глаза, скуфейку мнет, а все ж не то. Ростом не вышел, ниже горбатой старицы, конопат, рыж, вместо бороды и усов – ржавый пушок. Никакой солидности! Подрясник монашеский застиран до белесой серости, со следами красок. Не сдержавшись, резко спросила:
– В архиерейской артели все такие?
Иконописец удивленно вскинул голову, но ничего не сказал, даже не взглянул на игуменью. Его взгляд остановился на Тавифе, не поднялся выше, и тут же опустился долу. В дальнейшем разговоре, отвечая на вопросы, он каждый раз поднимал глаза, все с большим интересом рассматривая монашку, сидевшую в ногах у игуменьи.
Горбатая старица поняла, что мать Агния сердится и может выгнать иконописца, поспешила ему на помощь:
– Матушка Агния, Матрена сказывала, что в артели он самый толковый. И опять же скромен и смиренен. Может, позвать Матрену?
– Обойдемся. Сумеешь образы исправить?
– Чего ж не исправить, постараюсь. Только крышу починить надобно.
– Не твоя забота! У кого учился?
– У старца Митрия, во Владимире.
– Митрия знаю, нам он Богоявление писал. Посмотрим, чему научился. – И уже миролюбиво спросила: – Откуда родом-то будешь, звать-то тебя как?
– Кириллой Облупышевым кличут. Из деревни Хлыново, что из-под Броничей…
Долго еще Агния расспрашивала да наставляла иконописца, потом поучала старицу, как нужно следить за его работой. Но сестра Тавифа ничего не слышала этого. Хлыново ведь деревня Юрши, туда она посылала деда Сургуна с письмом… Потом Юрша рассказывал, что книгу о Тульском сражении разрисовывал мальчонка Облупыш! Господи, ведь это тот самый!
После всенощной, вернувшись в свою келью, Настя первая заговорила о Кирилле:
– Боярышня… нет-нет, сестрица, ведь деда мой в Хлыново под Броничи с твоим письмом ходил! – Тавифа молча раздевалась. Настя продолжала: – Этот иконник, может, знал Юрия Васильевича. Интересно, как об нем мужики… – Замолчала, пока молились на ночь. И вновь: – Начнет работать, давай сходим.
Тавифа бесстрастно спросила:
– Зачем?
– Как зачем? Его люди разное могут сказать…
– Узнаешь: любили его, другие ругать примутся. А может, забыли уже… Ну и что?
Молчали долго, возможно, боярышня уснула уже. Поэтому Настя очень тихо сказала:
– Какая-то ты сухая стала. Ничего