потихоньку от меня. Так нужно, бабушка.
Все мелкие недоумения и переживания вскоре отошли на второй план, потому что произошли куда более важные события.
Май подходил к концу. Клим с утра до вечера собирал лекарственные дары, радовался яркой зелени леса, буйному цветению луговых трав. Эта радость заполняла все его существо и передавалась другим. Куда бы он ни пришел, хозяин встречал его улыбкой, а хозяйка низким поклоном. Клим садился к больному на ложе, негромко рассказывал о возрождении природы, о вечной жизни на земле. Легонечко массировал худую грудь, и затихала боль, легче и глубже дышалось, появлялась живительная надежда. Потом, испив прохладное снадобье, больной погружался в приятный, оздоравливающий полусон.
Так Клим вечерами обходил своих подопечных, довольный тем, что день прожит с пользой для близких.
Однако время шло. Реки вошли в берега, дороги просохли, пора собираться в путь. Невольно одолела грусть. Привык он ко всем, знал каждого уводьца. Особенно жаль больных: уйдет он и лишатся они надежды на обязательное исцеление. Правда, все травы он отдаст Кулине, местной знахарке, но его самого тут не будет…
Нередко Климу приходилось ночью идти к тяжелобольному. Поэтому и на этот раз он не удивился стуку в окно. Вышел за ворота, из тьмы умолял хриповатый голос:
– Клим Акимыч, окажи божескую милость, поедем. Тут недалеко, верст пять до заимки.
– Ну куда ж в такую темь. Дороги не видать, – оборонялся Клим, отлично понимая, что все же придется ехать. – Кто болен-то?
– Батя. Отец мой. Животом мается. Окромя воды, ничего не принимает. За тобой послал. Говорит, на колени становись, умоляй, чтобы приехал. Хоть боль немного снимет, и то хорошо.
– Знаю болезнь твоего бати, ничем не помогу. Ну, ладно, едем. Пойду соберусь.
Ночь, ни зги не видно. Телега поскрипывает, лошадь фыркает, и рядом темный человек, закутанный в свитку. Перебрели Уводь. На воде немного светлее было, въехали в лес, и опять темень. Вдруг качнуло телегу: в нее беззвучно сел еще один темный человек. Климу такая тишина не понравилась, но он промолчал.
Ехали часа два. Над лесом посветлело небо. Стали видны хмурые, сонные лица спутников. Правил молодой, безбородый. Подсел в лесу пожилой, лохматый. Клим видел его в профиль, и, хотя было еще не очень светло, этот человек показался ему знакомым. К нему и обратился он:
– Так куда же меня везете? Проехали уж верст десять.
– Куда надо, туда везем, – буркнул тот и отвернулся.
– Раз так, я схожу и пойду обратно.
– Не надо, дед, свяжем.
– Вон как! – Клим поудобнее устроился и постарался задремать.
Вторая неделя прошла, а Клим не возвращался. Бабка Маланья пошла к Захарию, рассказала, как увезли лекаря, и спросила, может, молебен отслужить за упокой.
– За упокой нельзя, он жив, наверное. Скажи, Маланьюшка, он вещички свои все захватил?
– Не, батюшка. Все как есть осталось. Взял только малый короб со снадобьями.
– Значит, вернется, –