тонкую ткань летнего платья ее кожа чувствовала, как холодящее острие метала проявляет настойчивость.
Надо было что-то делать. Но всё, что она могла, она уже сделала. И продолжала делать, взывая ко всем вышним силам о помощи.
Она не знала молитв.
Просто внутри как будто заработал радиопередатчик, который передавал сигнал SOS.
И в этот момент было совершенно не важно, кто именно его услышит.
На другом конце аллеи появилась семейная пара средних лет. Медленно прогуливаясь перед сном, мужчина и женщина шли под руку и о чем-то не спеша говорили.
Анастасия, продолжая гладить по голове наркомана, дождалась, когда пара подойдет ближе. Спокойным, но достаточно громким голосом она спросила
– Простите, вы не подскажете, который час?
Ей надо было привлечь внимание.
И у нее получилось.
Прохожие стали смотреть, пытаясь понять, что происходит. Уж очень неестественно наркоман держал поднятой и прижатой к сетке ее руку. Со стороны это могло вызвать подозрение. Пара стала подходить.
Анастасия уже более тихим, но более тревожным голосом попросила:
– Вы не могли бы сказать точное время? – поймав наконец взгляд приближающегося прохожего, она кивнула в сторону ножа, и мужчина, переведя туда взгляд, остановился.
Он увидел беременную девушку, к животу которой был приставлен нож. И сначала растерялся. Но быстро собрался и строго просил:
– А что у вас тут происходит?
Голос Анастасии уже не вызывал у наркомана никаких реакций. Даже когда она обратилась к проходящей паре, он как будто грезил о чем-то своем. Но когда в его грезы ворвался вопрос мужчины, он очнулся. Испуганно обернувшись, он бросился бежать прочь из аллеи.
Анастасия почувствовала, как слабеют ноги, и подбежавшие люди едва успели ее подхватить. Они довели ее до дома родителей, и ее долгожданная малышка родилась на месяц раньше положенного срока.
Вскоре Анастасия ушла от мужа. Родившейся дочери было всего два месяца. Родителям, как и многим другим, уже полгода не платили зарплату. Чтобы выжить в этом безумном хаосе девяностых годов, где царил произвол и преступный хаос, она приняла предложение соседки, которая возила в Москву рыбьи яйца ценою в золотой слиток.
– Рыбьи яйца? – переспросил в недоумении Жан Батист. – Что это такое?
– Это черная икра. Икра осетровых рыб, таких как осетр, севрюга и белуга. У тебя был браконьером отец. Он охотился на животных. А есть браконьеры, которые охотятся за рыбой.
Я покупала у рыбаков-браконьеров черную икру и возила ее продавать в Москву. Это был очень опасный и уголовно наказуемый бизнес. Всех, с кем я работала тогда, посадили в тюрьму.
Меня поймать не смогли.
Потому что я нашла выход.
Дело в том, что поезда, приходящие в Москву во время путины, когда осетровые шли на нерест, встречали кордоны полицейских с собаками. Только собаки могли почувствовать в потоке людей с сумками запах икры, упакованной в пластиковые или металлические банки.
Конечно, тех, кто возил икру, за денежное вознаграждение