закончит какие-то важные дела, были и такие, кто плакал, просил отменить гипс или, вообще, впадал в депрессию. Быть в гипсе —значило быть неподвижным в первые три дня во время его сушки. Позже, когда врачи разрешали ходить, гулять приходилось только на балконе. Никто не хотел помогать ребенку спуститься на улицу.
Лора терпеливо ждала, когда же закончат устанавливать сушилку. Липкая серая масса давила и издавала неприятный запах сырости. Многие смотрели на Лору сочувствующим взглядом. К вечеру сушилка так нагрелась, что от света ее шести лампочек слепило глаза. Жара стала невыносимой. Дождавшись, когда войдет нянечка, Лора тихо попросила:
– Нина Петровна, можно отключить сушилку на ночь, очень жарко
Седая высохшая старуха повернулась к Лоре:
– Не вздумай, будешь лежать под сушилкой, пока врач не придет!
Она стояла посередине палаты и ее грубый резкий голос был слышен в коридоре. Ночью Лора почти не спала. Нога затекла, мышцы болели и во всем теле чувствовалась чудовищная усталость. Лора открыла глаза и огляделась. Дети спали чутко, вздрагивая от любого постороннего шума. Сильно захотелось в туалет. Вспомнив, что ей нельзя вставать, Лора позвала нянечку. Нянька спала в комнате напротив и дверь была открыта. Лора позвала несколько раз, прислушиваясь к тишине. Няньки не было. Увидев, что Нина Петровна вышла в коридор, Лора почти крикнула, позвав ее по имени. Быстрые шаги удалялись. Когда нянька вернулась, Лора не успела окликнуть ее. Девочка сильно устала. Мышцы были напряжены, она корчилась от боли в животе, к утру у нее поднялась температура. Нина Петровна благополучно ушла домой. В следующую ночь, которую Лора ждала со страхом, она решила разбудить кого-то из детей. Девочки безропотно помогли и утром ни разу не напомнили о беспокойстве. Взаимопомощь часто перерастала в дружбу. Вечером девочки долго не могли уснуть, разговаривали, рассказывали друг другу о своих семьях. Дети чувствовали себя одинокими и именно такое ночное общение помогало ощутить себя свободным, побыть все жестких рамок режима дня. Со всех сторон слышался шепот и создавалось впечатление, что в палате тихо жужжит пчелиный рой. Около одиннадцати дети, наговорившись, засыпали. Строгий распорядок дня был расписан буквально по минутам и не оставлял ни свободного времени, ни сил. Дети разговаривали и даже немножко смеялись, но стоило кому-нибудь пройти по коридору, как в палате наступала мертвая тишина. Хуже всего было то, что нянька могла услышать голоса и тогда, она еще из коридора предупреждающе басила:
– Кто там смеется?
Все замирали и накрывались одеялом с головой. Нянька стояла в дверях, угрожающе держа руки в карманах. То ли злила ее внезапно наступившая тишина, то ли оттого, что она просто не любила детей, она хваталась костлявыми пальцами за кровать, откуда, как ей казалось, слышался хотя бы шорох, вывозила несчастного в коридор. Все начиналось