с короткой, словно остриженной гривой. Поглаживание ввело лошадь в легкий транс, она пошире расставила ноги, полуприкрыв кошачьи глаза. Осмелев, я привычно оперлась о холку, подпрыгнула, побарахталась и бесславно соскользнула вниз. Кобылица была выше Ромашки на добрую пядь, и вся какая-то обтекаемая, скользкая, словно покрытая змеиной чешуей, а не шерстью. Не трогаясь с места, она со снисходительным интересом наблюдала за моей возней. Влезть на нее без стремян оказалось не проще, чем взбежать по ледяной горке. Пришлось воспользоваться перевернутой кадушкой (лошадь терпеливо ждала, пока я за ней бегала). Удивительно, но стоило мне выпрямиться, как скольжение и сползание в разные стороны тут же прекратились – гибкая лошадиная спина словно подстроилась к наезднице, даже без седла я сидела как влитая. Осмелев, я легонько ударила лошадь пятками. Она покосилась на меня, – я могла поклясться, что ее губы дрогнули в злорадной ухмылке, – и пошла плавным неспешным шагом.
Конечно, я и раньше каталась на лошадях без седла, но это было что-то новенькое. Не чувствовалось ни толчков, ни подскоков, отдающихся в ягодицах, лошадь словно плыла над землей, не отталкиваясь от нее копытами. Бока кобылы, сжатые моими коленями, почти не шевелились; казалось, она не дышит, да и не слышно было дыхания, если не считать редкого досадливого фырканья, когда лошадь встряхивала головой, отгоняя комарье.
Я чуть сжала колени. Лошадь беспрекословно перешла на трусцу, словно всю жизнь ходила под седлом и наловчилась угадывать желания всадника без шпор и поводьев.
Ощущение полета усилилось. Чем быстрее неслась лошадь – рысью, а затем галопом, тем больше она сливалась с всадницей. Казалось, я намертво вросла в ее спину, не нуждаясь в седле.
Случайно глянув вниз, я обомлела – пестревшая цветами луговина давно осталась позади, под копытами мелькали бочаги и кочки. Кричать «тпру!!!» было столь же бесполезно, сколь глупо. Мы не падали в болото только благодаря безостановочному движению, для которого хватает одной-двух точек мгновенной опоры.
Окно бочага. Прыжок! Пять секунд свободного полета. Кочка слева – левая передняя нога. Сухой островок слева – правая задняя. Коряга. Прыжок! Удар копытом в полете. Рывок! Дерево на пути. Поворот в воздухе, небо смешалось с землей, у самого носа мелькнули сухие ветки. Поваленный ствол. Прыжок! Прыжок!
Я зажмурилась, обхватив руками лошадиную шею и уткнувшись лицом в гриву. Нет, кобыла не пыталась меня скинуть, мы по-прежнему составляли единое целое, но видеть этот монолит то летящим подобно птице, то боком несущимся по топи со скоростью ветра было выше моих сил.
Наконец лошадь встала. Нет, она не замедляла шаг, не тормозила задними ногами, встала – и все, словно чье-то заклинание превратило живое существо в каменную глыбу, неподвластную инерции. Я так не умела и кубарем полетела через услужливо опущенную шею. Ехидно заржав, черная кобыла переступила