родного дома, – трезво рассудил Цирюльник.
«Мы все далеко от дома», – подумал Роб.
Лестер – город людный. На представление собралось множество народа, а когда распродали целебное зелье, работы оказалось хоть отбавляй. Пациенты шли один за другим. Роб помог учителю рассечь карбункул у одного молодого мужчины, наложить шину на сломанный палец юноши, напоить горевшую в лихорадке почтенную мать семейства портулаком, а мучившегося от колик ребенка – отваром ромашки. Затем он провел за занавес коренастого лысеющего мужчину с молочными зрачками.
– Давно ли ты ослеп? – спросил Цирюльник.
– Вот уж два года. Сначала была просто дымка перед глазами, постепенно она становилась гуще, а теперь я и свет еле различаю. Я переписчик, но работать не в силах.
– Зрение я не могу вернуть, – сказал Цирюльник, качая головой и позабыв, что пациент не может видеть его жеста, – как не могу вернуть молодость.
Переписчик позволил Робу увести его из-за занавеса.
– Какое горькое известие! – сказал он мальчику. – Я никогда больше ничего не увижу!
Стоявший поблизости человек, худощавый, с ястребиным лицом, горбоносый, услышал его слова и пристально посмотрел на слепого. Голова и борода у человека были седые, но сам он был еще молод – не более чем вдвое старше Роба. Вот он шагнул вперед и положил руку на локоть слепого.
– Как зовут тебя? – В его речи слышался французский выговор, который Роб не раз слышал у норманнов на лондонских пристанях.
– Эдгар Торп, – ответил переписчик.
– А я Беньямин Мерлин, лекарь из Теттенхолла, что недалеко отсюда. Позволь мне взглянуть на твои глаза, Эдгар Торп.
Переписчик согласно кивнул и стоял, хлопая ресницами. Лекарь приподнял большими пальцами его веки и всмотрелся в мутные зрачки.
– Я могу надсечь твои глаза и вырезать помутневшие хрусталики, – заключил он. – Мне уже приходилось делать это раньше, но тебе должно хватить сил выдержать боль.
– Да что мне эта боль, – прошептал переписчик.
– Тогда нужно разыскать кого-нибудь, кто привел бы тебя в мой дом в Теттенхолле в следующий вторник, рано утром.
Роб словно прирос к месту. Ему раньше и в голову не приходило, что кто-то может взяться за такое, что не под силу Цирюльнику.
– Мастер лекарь! – Он бросился вдогонку за уходящим человеком. – А где вы научились этому… надсекать глаза?
– В академии. Там, где обучают лекарей.
– А где находится эта школа для лекарей?
Мерлин посмотрел на стоявшего перед ним рослого юношу в дурно сшитой одежде, из которой он уже вырос. Цепкий взгляд не упустил ни пестрого фургона, ни помоста, на котором еще лежали шарики для жонглирования и пузырьки с целебным зельем, о качестве которого лекарь имел вполне ясное представление.
– Полмира надо проехать, – мягко сказал он. Подошел к вороной кобыле у коновязи, вскочил в седло и уехал, не удостоив более ни единым взглядом помост цирюльника-хирурга.
В тот же день, ближе к вечеру, когда