и зубами полщеки отхватил. Ничего. Выжила, оклемалась и высоко над дворовыми поднялась, а муж ее, изуродованную, пуще прежнего любить стал, потому что и его жизнь круто к лучшему изменилась.
Но сегодня все, кто находился в детинце10, да и в самом Киеве-граде, не чувствовали себя в безопасности, тревожась за своих близких, за добро свое и за саму жизнь. Не было больше над всеми князя, а значит, не существовало жестких, но простых, понятных и привычных законов. Без Игоря Киев был подобен большому зверю, внезапно лишившемуся сил, зрения и разума. Врагов много, и все так и ждут своего часа. Вот-вот налетят, словно стервятники. И невольно поднимались взоры к низкому сизому небу с провисшими брюхастыми тучами, сочащимися дождями. И тяжелели сердца от предчувствия беды. И уже мерещились вдали вражеские орды, спешащие за поживой.
Несомненно, подобные мысли посещали и княгиню Ольгу. Однако боль утраты терзала куда сильнее всех прочих чувств, которые она испытывала. В первую очередь она была женщиной, потерявшей любимого мужа, а потом уже властительницей, матерью, кем угодно.
Любомила, схоронившая двух сыновей, понимала, что творится на душе хозяйки.
– Княгинюшка, – окликнула она, когда стало невмоготу смотреть на Ольгу, которая давно уж сидела неподвижная и бледная, словно мертвая, уставившись невидящими глазами в стену горницы. – Княгинюшка, нельзя так. Если горю не дать выхода, оно сожжет тебя изнутри, как огонь. Не хочешь плакать – кричи, ругайся, дерись. Все легче станет. Уж поверь, я знаю.
Запавшие глаза Ольги медленно переместились на боярыню.
– Откуда тебе знать?
– У меня четверо сыновей было, – ответила Любомила, не отводя взгляда. – Теперь двое. И тоже воевать пойдут, если указ будет.
Ольга снова уставилась в стену. Как видно, в сердце ее не проснулась жалость к боярыне, слишком уж оно было заполнено собственной бедою. Любомиле стало обидно, но она находилась не в том положении, чтобы обиды свои высказывать. Вся семья на ней держалась. Кроме того, в случае войны Любомила надеялась уберечь младших сыновей от набора в ратники.
– Святослав к вам просится, – сказала она. – Плачет.
– Как же ему не плакать, – молвила Ольга с неподвижным лицом и таким же неподвижным взглядом. – Отца потерял, не игрушку. Другого не будет.
– Позвать его?
– Нет! Он мне душу рвать будет, а мне и без того так больно, что… – Не договорив, Ольга схватилась за сорочку на груди и стала накручивать на пальцы, словно стремясь разодрать. – Ох, не выдержу я, – проговорила она с мукой в голосе. – Нет больше сил моих. Умру я. К нему полечу, к соколу своему ненаглядному.
– Да что же ты такое говоришь! – испугалась Любомила. – Даже думать не смей, богов прогневаешь. Они нам жизнь не для того дали.
– Не хочу быть вдовицей, – упрямо произнесла Ольга, качая непокрытой головой.
– Ты не только жена, но и мать. У тебя сынок растет. На кого его бросишь?
Говоря так, Любомила думала не о Святославе, а о собственных сыновьях. Успев