этот факт, и спорщики яростно доказывали свою правоту. Большинство клубменов, в конечном счёте, согласилось с Пребором, и Лолиф, которому не хватало всего трёх очков до победы, был вынужден предоставить полную свободу действий на зелёном сукне противнику, набравшему, в свою очередь, уже двадцать четыре очка.
– Я разорён, мой капитан, – воскликнул лейтенант Тревиль, присаживаясь рядом с Нуантеэлем. – Этот дурак Лолиф собирается меня обобрать, украв из моего кошелька десять луидоров, которые я на него поставил, и если бы вы прибыли пятью минутами позже, я бы их легко заработал. Но как только Лолиф замечает кого-то, с кем можно поговорить о деле мадам д’Орсо, он тут же перестаёт соображать и начинает творить нечто несусветное.
– Клянусь честью! Я не могу понять, почему он обратился ко мне с этой речью, – ответил, Нуантэль, пожимая плечами. – Я ничуть не в курсе того, что происходит у полицейских комиссаров, следователей и прочей парижской судейской братии.
– Хорошо, пусть так! Но вы – близкий друг Дарки, а он был любовником Джулии. Лолиф предполагает, что всё то, что связано с преступлением в Опере, вас заинтересует, и одного этого достаточно, чтобы ему недостало точности в игре карамболем. Теперь посмотрите на Пребора. У этого фата все признаки и инстинкты основательного жулика. Он развлекается, потому что нашёл хорошую серию шаров в углу стола. Держитесь, ведь сейчас он их всех загонит в лузу! Вот… три шара рядом. Двадцать пять! Двадцать шесть! Двадцать семь! Двадцать… Нет, не попал. Пойдём, посмотрим, у меня появилась надежда… лишь бы только у Лолифа не нашлось нового развлечения.
– Почему вы не играете сами, вместо того, чтобы держать пари на других?
– Потому что я всегда терплю поражение в сражении с растяпами. Я слишком раздражителен, и эти люди меня выводят из терпения. Первые из них ещё более невыносимы, чем следующие за ними, ведь вначале шествует племя жуликов и пройдох во главе с Пребором, а следом Верпель, который ведёт бильярдную партию, словно фьючерскую операцию, и также Ленвер, прячущий кусочки мела в карман, чтобы помешать противнику ими пользоваться. А затем брюзга Кулибеф, считающий, что лампы недостаточно освещают зал, и этот Тартара в старых лосинах, вечно жалующийся, что мы курим во время игры с ним.
– У вас ещё есть сэр Джон Коктель.
– Слишком хитёр для меня, этот майор. Впрочем, он играет только против малыша Сиголена, который не может сдержать его ляпов, или против Педрижона, сразу же после того, как вышеупомянутый господин уже успел слишком плотно поужинать со статистками из Оперы.
– А Шинкаренкофф?
– Шинкаренкофф?? Этот якобы потомок русских казаков? У меня уши вянут от песен, которые он сочиняет, чтобы очаровать посетительниц кабаре с парижских окраин… и помешать мне сыграть карамболем. Ему и в голову не приходит, что он меня оглушает своими нелепыми звуками. И кроме