па, – нарочито растягивая слова в подражание родному для его матери южному акценту, сказал Леви.
– Интересно, сколько тебе платят в час в твоей лавочке, – проворчал Говард.
Леви горестно вздохнул.
– Гроши, старик. Жалкие гроши.
– Ты только скажи, я пойду поговорю с кем надо и…
– Нет!
Говард подозревал, что сын его стесняется. Видимо, стыд наследовали все мужчины в роду Белси. Как мучительно в таком же возрасте стыдился Говард своего отца! Ему хотелось, чтобы тот не был мясником, чтобы вместо весов да ножа он орудовал мозгами, – в общем, чем-то походил на сегодняшнего Говарда. Но ты меняешься, меняются и твои дети. Может, Леви предпочел бы папашу-мясника?
– Я хотел сказать, – безыскусно закамуфлировал Леви свою первую реакцию, – что сам справлюсь, не боись.
– Хорошо. Мама не просила что-нибудь мне передать?
– Передать? Я ее не видел. Она рано ушла, а куда – без понятия.
– Понятно. А ты? Не хочешь передать что-нибудь брату?
– Скажи ему… – Отвернувшись, Леви с улыбкой расставил руки, уперся в перила, затем поднял ноги «уголком» и вскинул их вверх, как гимнаст. – Скажи ему: «Я простой черный парень, день-деньской кручусь, везде скачу: деньжат на жизнь раздобыть хочу!»[8]
– Понятно. Передам.
В дверь позвонили. Говард чмокнул сына в затылок, поднырнул под его рукой и пошел открывать. За стеклом маячило помертвевшее от холода, знакомое ухмыляющееся лицо. Говард поднял палец в знак приветствия. Это был Пьер, один из многочисленных осевших в Новой Англии переселенцев с непростого острова Гаити, и он предусмотрительно шел навстречу нежеланию Говарда водить машину.
– Кстати, а где Зур? – вспомнил Говард на пороге.
Леви пожал плечами.
– Фигзна. – Этот странный комок согласных заменял ему ответ на многие вопросы. – В бассейне?
– В такую погоду? Упаси боже.
– Она стопудово где-то в доме.
– Тогда передай ей от меня привет, хорошо? Вернусь в среду. Нет, в четверг.
– Конечно. Береги себя.
В машине по радио какие-то люди орали друг на друга на французском, который, насколько мог определить Говард, отнюдь не был французским.
– В аэропорт, пожалуйста, – перекрикивая звук, сказал Говард.
– Хорошо. Но поедем медленно. На улицах ужас что творится.
– Хорошо, только не совсем уж медленно.
– Терминал?
Из-за его сильного акцента Говарду в этом слове почудилось название романа Золя[9].
– Что-что?
– Какой у вас терминал?
– Не знаю… Сейчас выясню, билет у меня под рукой… Не беспокойтесь… Поезжайте, а я вам скажу.
– Все время куда-нибудь летите, – чуть завистливо сказал Пьер и засмеялся, глядя на Говарда в зеркало заднего вида.
Говард подивился на его непомерно широкий нос, вольготно рассевшийся в центре приятного, дружелюбного лица.
– Да,