не может…
И вот на же тебе! Местные русские парни и казаки никогда не смели ее обидеть, хотя и знали, что ее дядя и братья воевали на стороне Дудаева – русские вообще на редкость незлобливый и немстительный народ. Так неужто ж…
И никто – никто! – из земляков за нее не вступился! Только Славка, давно и безответно влюбленный в нее соседский паренек… Что с ним сделали? Убили, наверное, как старика Таира…
– Далеко еще?
Ибрагим уже с трудом себя сдерживал. Но не валить же эту молчунью прямо здесь на землю!.. А внутри, снизу, уже поднималась горячая волна, готовая захлестнуть разум. Слишком он привык, что любая его прихоть выполняется беспрекословно.
Малика толкнула калитку и шагнула во двор. Ибрагим торопливо проследовал за ней. Лишь на мгновение приостановился, оглянулся вдоль улицы. Она была пуста. Да только уж он-то знал деревню – за ними сейчас наблюдали множество глаз… Ну ладно, не множество – большинство людей сейчас заняты своими проблемами, пытаются защитить свое имущество – но то, что такие всевидящие глаза имеются, нет сомнения. Ну и Шайтан с ними!
…Дядя привычно полулежал в своем кресле и, кажется, дремал. На его худом землистом небритом лице навечно застыла кривая ухмылка – результат ранения и контузии. Правая нога у него отсутствовала выше колена и правая же рука была уродливо скрючена.
Услышав шаги, он встрепенулся, поднял голову, повернул ее видящим, левым, глазом в сторону калитки.
– Малика, девочка моя, что там… – зашамкал он плохо сросшейся челюстью, однако, увидев Ибрагима, замер.
Девушка же, увидев дядю, свою последнюю надежду, казалось, лишилась сил. Она подбежала к родственнику и тут едва не упала возле его кресла, ухватившись за изученную руку.
– Дядя, он хочет меня изнасиловать… – громко, едва не крича, сказала Малика.
– Что?
Ибрагим испытывал замешательство. В самом деле, он не ожидал увидеть и услышать такое…
– Но-но, спокойно, кто тут что про изнасиловать… – забормотал он. – Я только вошел…
– Что?.. Да я тебя… – не слушая его оправдания, пошел по лицу пятнами инвалид.
Он вдруг весь напрягся, выгнулся дугой, видящий глаз его выкатился, наливаясь кровью, изо рта густо полезла пена.
– Да я воевал!.. – рычал он сквозь брызжущую лохмотьями пену. – А ты…
Ветеран вдруг обмяк, торопливо сунул левую руку под кресло и вытащил оттуда… пистолет.
– Мою племянницу… – ему все никак не удавалось большим пальцем трясущейся левой руки сбить вниз «флажок» предохранителя. – Изнасиловать…
Было похоже, что он теперь ничего не понимал, кроме одного: стоящий перед ним человек хочет обидеть единственное дорогое ему существо, оставшееся на белом свете.
– Но-но, ты это прекрати! – попытался остановить его Ибрагим.
Он шагнул по направлению к креслу. И тут раздался легкий щелчок предохранителя. Инвалид ловко