у него член такой же, как сосиска, которую он ест.
Меня тянут за ноги из чрева моих мыслей, и я рождаюсь в этот бренный мир.
– А что вы так недоуменно смотрите на меня? Можно подумать, вы думали о чем-то другом.
Ну да, конечно.
– Я Мерси Джефферсон.
Она весь день учила детей рисовать, и рука, которую она тянет мне, испачкана красками.
Кобальтовый акрил.
Фиалковая гуашь.
Темно-лазурная акварель.
Химические фломастеры.
– Джек, ― ляпаю я первое, что приходит в голову, и почти добавляю «Николсон».
Мерси улыбается.
Мы гуляем весь вечер. Мы разговариваем то о погоде, то о том, в раю ли ее бабушка. То об экологии, то о том, почему моя жена гнала так быстро.
Мерси говорит, что завтра открывается выставка австралийских авангардистов и приглашает меня, а я зачем-то соглашаюсь.
Там мы и познакомились. И так началось мое выставочное рабство.
3
Сейчас мы бредем по сорок пятой на выставку укурков, и солнце почти печет нам задницы.
Мерси рассказывает о своих визитах к психотерапевту, а про себя, наверное, думает, что я не занимаюсь сексом уже четыре года, потому что все еще ношу траур по жене. А на мне светло-коричневый костюм, я продолжаю пялиться, как мерсина сумка бьется и бьется о бедра своей хозяйки, и мне, по сути, до фени, что она там щебечет.
Мексиканцы озаглавили свое творение «Existencia» [2], хотя ничего даже приблизительно похожего на реальность в нем не было. Ничего удивительного, Мерси на нормальные выставки не ходит.
– Так, по старому плану, – заявляет она. – Я по правую сторону, ты – по левую.
Да уж, действительно старый план – за все время, что мы мотаемся глядеть на эти художества, мы ни разу не смотрели картины вместе. Мерси возмущается каждый раз, когда я пытаюсь протестовать. Мол, я мешаю ей созерцать и воспринимать.
Мои же ощущения ее не волнуют.
Оказываясь среди этого непонятного безобразия, ничего, кроме потерянности, я не ощущаю, если вам вдруг интересно. Хотя, знаете, иногда мне все же везет.
Мы слегка опоздали на торжественную часть, и выставка уже открылась, но фуршет разгорался в полную силу. Так что, перемешавшись с местной богемой, я направился прямиком к столу, прихватил бокал и маленькие бутерброды и спрятался углу.
– Что, тоже сбежали от жены?
Холодный айсберг поднимается из моего нутра и показывается верхушкой во рту.
– Моя жена умерла.
Неловкая пауза. Я мастер на такие дела.
– О, простите, – толстяк виновато натирает свою лысину, а его ремень продолжает создавать вмятину под пузом.
– Ничего, – заверяю я, – это было давно. Я сбежал от картин.
– Понимаю, – толстяк многозначительно кивает головой.
– Да?
– Иногда высокое искусство пугает. Данные работы особенно. Автор хотел показать…
И все, дальше я уже не слушаю.
Мерси воодушевлена.
– Такой выразительности