все назад повернуть. Вот знаю, что Маргарита меня не любит, а характера все равно не хватит. Не всем, видать, при рождении крепкие характеры выдают, кому-то и плохонький достается. И как это меня угораздило, чем господа прогневил…
– А ты сам-то? Совсем ее не любишь, Павлуша?
– Да как сказать… Вот Любашу-покойницу я любил, точно знаю. Она у меня душевная была, Машутка вся в нее. Ты ведь знаешь, какая у меня Машутка? Она ж такая… Последнюю рубаху с себя снимет, чтобы помочь… И сама себя на плаху положит… Видать, предназначение у нее такое, чтобы жалеть всякого, кому шибко тоскливо да плохо. Она чужую душевную тоску сердцем чует, понимаешь? Любаша все время вздыхала да боялась за нее – как, мол, с таким сердцем жить-то будет? На чужую тоску ведь не наздравствуешься, много ее, тоски-то… Понимаешь, дядь Вань?
– Понимаю, Павлуша.
– Вот и я понимаю… И боюсь за Машутку. Этот твой, младший который… Как она, шибко к нему сердцем-то припеклась?
– Не знаю, Павлуша, – склонив голову, отмахнулся дед Иван. – Не береди душу, мне и без того тошно. Я и сам боюсь, Павлуша.
– А долго еще внуки у тебя гостевать собираются, не знаешь?
– Да через три дня вроде уедут, – охотно сообщил дед Иван. – У них и билеты на самолет куплены…
– Ага. Три дня, значит. Понятно. И уедут?
– И уедут. Да все образуется, что ты…
– Да в том-то и дело, что уедут, дядь Вань! – воскликнул Павлуша. – А Машутка здесь останется. Даже представить не могу, что с ней будет?
– Да ничего не будет. Поплачет немного и забудет, и дальше жить начнет.
– Ну, это ты Машутку не знаешь. Она не такая, – с уверенностью произнес Павлуша. – Говорю же, боюсь я за нее!
– Ладно, Павлуша, я тебя услышал. Обязательно поговорю сегодня с Леонкой. Пристыжу его, поганца.
– Да что там – поговорю… Какой теперь толк от разговоров? Как ни поверни теперь, все одно ничем хорошим не кончится… – печальным голосом проговорил Павлуша.
– Тогда чего ты от меня хочешь, Павлуша?
– Да ничего я не хочу, дядь Вань. Сижу да свой испуг по душе перекатываю. Ты прости меня, если что не так сказал.
– Да ничего… А с Леонкой я сегодня обязательно поговорю, обещаю тебе.
– Ну, как хочешь, дядя Ваня. Пойду я. Скажу Маргарите, что Машутку не застал, что в Феодосию уехала. Спасибо за пиво, вкусное было. До свидания, дядя Ваня.
– До свидания, Павлуша… Машутке-то передать чего?
– Ну, скажи, отец приходил… Что беспокоился, мол… А можешь и не говорить, чего толку-то от разговоров? Как ни поверни, все одно хорошим не кончится…
Дед Иван проснулся от тихого Машиного голоска, мурлыкающего во дворе популярную песенку. Эту песенку часто наяривал в телевизоре симпатичный молоденький паренек, и мелодия приелась довольно основательно, только в слова дед Иван никогда не вслушивался. Зато Маша перепевала их тихо, но с чувством, и дед Иван вдруг услышал, о чем она поет…
О боже, мама, мама, я схожу с ума,
Ее улыбка, мама, кругом голова.
О боже, мама, мама, пьяный