В голове что-то встряхивается, и я падаю. Он ждет. Я притворяюсь, что не могу встать. Из разбитой губы на рубашку капает кровь.
– Кровь за кровь, – говорит Быра. – Мы в расчете.
Все уходят. Я встаю. Голова сначала кружится, потом перестает. Забираю портфель, потом одеваюсь в гардеробе и иду домой. Черт с ней, с геометрией.
Дома мама спрашивает, что случилось.
– Подрался. Из-за девушки.
– Молодец. Правильно. Девушка – один из немногих достойных поводов для драки.
На следующий день иду в школу в поганейшем настроении. Мне стыдно. Но в классе никто не вспоминает про вчерашнее. С Бырой не сажусь, сажусь за пустую парту.
На перемене иду к «классной».
– Евгения Эдуардовна, я не хочу сидеть с Быркуновым.
– Почему?
– Ну, не хочу.
– Он что, к тебе пристает, мешает учиться?
– Ну… нет.
– А что тогда?
– Ну, не знаю… Не хочу просто.
– Володя, давай попробуем еще одну неделю. Коллектив – великая сила, и я искренне в это верю. Уже есть положительные результаты. По последней контрольной по геометрии ему «три», а до этого все время были «двойки».
Поворачиваюсь и ухожу. На геометрии снова сажусь один. Подходит Быра.
– Слушай, Дохлый садись к мне. Это же твое место.
– Не хочу.
– Ну, что ты как не пацан? Ты что, со своим пацаном разосраться хочешь из-за какой-то сучки? Я, конечно, ебнул тебе, но ты же сам первый. У меня с ней свои дела, насчет пацана одного. А ты зачем лез? Я думал, ты свой пацан, думал – ты друг будешь, а ты…
– Ладно.
Я пересаживаюсь.
На алгебре – самостоятельная работа, и я решаю за себя и за Быру.
– Молодец, – говорит он. – Свой пацан. Найду тебе бабу, с которой легко добазариться. Будешь уже не «мальчик», не то, что все эти дрочилы. А ты вообще дрочить пробовал?
– Нет.
– Не верю. Все пацаны пробовали. Даже я, пока не начал с бабами.
Прихожу домой – мамы нет. Сажусь в кресло, расстегиваю брюки и дрочу, представляя себе Егоркину.
По самостоятельной мне «четыре», Быре – «три». Я сделал у себя одну ошибку. Лучше бы у него. Или нет?
Егоркина подходит к Быре и дает ему записку.
Быра читает, она ждет.
– Сегодня в семь часов, – говорит он.
Егоркина улыбается и уходит. Я ничего не спрашиваю.
На этой неделе наш класс дежурит по школе. Нас с Бырой ставят в «хорошем» коридоре: там никаких «малых», только девятый и десятый классы. Быра все время рисует в своей тетрадке, положив ее на подоконник. Рисовать он не умеет вообще, и все получается уродливо и непохоже, но самому ему нравится, и я тоже говорю, что классно получилось, если он спрашивает.
Подходят двое десятиклассников – Вова-Таракан и Гриша-Туз.
– Слушай, малый, дай двадцать копеек, – говорит мне Таракан.
– У меня нет.
– Таракан, не лезь к нему, – Быра отрывается от своей тетрадки.
– Ты что-то сказал? Повтори.
– Не