разбросанности, неуверенного поиска своего пути? Нет, нимало. Скорее здесь можно было усмотреть преемственность, семейную традицию. Отец Святослава в молодые годы также одновременно изучал живопись и юриспруденцию, занимался археологией и литературой, когда же ему предложили еще и должности помощника директора Музея искусств и редактора искусствоведческого журнала, то он, на всякий случай, обратился к своему учителю А. И. Куинджи с вопросом – не повредит ли все это живописи? Знаменитый русский художник, хорошо знавший своего ученика, ответил: «Занятый человек все успеет, зрячий все увидит, а слепому все равно картин не писать».
Святослав Николаевич придерживался такого же мнения и, не изменяя своему основному призванию, стремился к тому максимальному пределу реализации человеческих возможностей, живым примером которого являлись для него родители. Через много, много лет он напишет: «Истоки моего искусства неразделимо связаны с Николаем Константиновичем. Он всегда поощрял то, что, ему казалось, привлекало меня. Меня всегда как-то привлекал портрет человека. С самых ранних лет я любил портрет и человеческую фигуру. К сожалению, мои самые ранние работы не сохранились. Есть маленький автопортрет, когда мне было пятнадцать лет. Я всегда любил скульптуру и одно время много работал и учился скульптуре. Но, конечно, основные связи моего подхода к жизни и, в частности, к искусству неразделимо связаны с Николаем Константиновичем и Еленой Ивановной. Сотрудничество Николая Константиновича и Елены Ивановны было редчайшей комбинацией полнозвучного звучания на всех планах»[65].
Многоплановость интересов и творческих проявлений Святослава Николаевича – своего рода запрограммированный семейный кодекс Рерихов, нашедший в Рерихе-младшем естественного продолжателя.
Лето 1922 года Николай Константинович и Елена Ивановна проводили на острове Монхиган, у Атлантического побережья Америки, где художник создал знаменитую серию картин «Ocean Series». Из Монхигана Николай Константинович писал В. А. Шибаеву в Европу: «Юрик уже в Париже. Светик, видимо, отходит от архитектуры и идет в искусство. Сегодня мы его ждем из Нью-Йорка. Сидим на островке – сущая Финляндия. Те же скалы, и хвоя, и прохлада»[66].
Николай Константинович был прав. Живопись, не вытесняясь, а обогащаясь побочно получаемыми знаниями и опытом, занимала главные позиции в многогранных творческих направлениях деятельности его младшего сына. Весной 1923 года на выставке в Филадельфии его произведения были отмечены первой премией.
Однако, думается, что Святославу Николаевичу Рериху входить в искусство было много труднее, чем его отцу. Особенно если учесть, что первые шаги ему пришлось делать в Америке. Николай Константинович начал с хорошо освоенной, до конца прочувствованной собственной темы, для которой родная земля предложила ему непочатый край интереснейшей натуры. С раннего детства он сближался с нею и проникся психологией народа, среди которого жил и для