образца 001/1». Такая бирка была нашита на одежде.
Поселили в палате, похожей на камеру, прибранную перед посещением тюремной инспекции. Мне не давали ни книжек, ни слушать радио, ни доступа к Обинару, Общеимперскому Информационному Архиву.
День состоял из того, что под надзором трёх охранников с электрошокерами кочевала с этажа на этаж. Из кабинета биодиагностики в зал рентгенологии, оттуда обратно в биодиагностику через хирургию и гинекологию.
Ежедневно брали кровь, образцы кожи и волос. Всерьёз опасалась, что такими темпами меня разберут на составные части. Зондировали все отверстия моего тела, куда можно было просунуть зонд.
Меня простукивали, просматривали и допрашивали оравы психологов. Задавали одни и те же вопросы:
– Голова не кружится? А сейчас? А если вот так – кружится? – с этими словами засовывали меня в центрифугу, где голова закружилась бы и у статуи императора Володимара Третьего.
Мне давали таблетки от головокружения. Исправно принимала, не чувствуя какого-либо эффекта. Никто не сообщал мне причину дотошного внимания, но я-то знала. Во время биодиагностики спросила врача:
– Почему владельцы Глапп Корпорасьён не обращают внимания на выкладки экономистов?
Он был занят осмотром моих внутренних органов: на экране гигантского, во всю стену монитора (даже не знала, что у нас такие делают) шевелилось моё сердце, сжимались лёгкие, что-то ещё подрагивало и медленно переливалось мутными прожилками.
– Какие выкладки? – нехотя переспросил он.
– Доказано, что набрать на службу молодёжь из пейзан или городской бедноты всё равно дешевле, чем пытаться синтезировать покорных солдат.
– Ничего не знаю, не моё дело.
– Высокая рождаемость и низкий уровень образования, вот и всё, что требуется для создания армии синтезанов. Этот метод работал для человечества задолго до Большой Беды, работает и сейчас.
– Пардон, но попросил бы вас не разговаривать.
Я перевела взгляд на моё сердце, биение которого чувствовала в колбе раньше, чем оно появилось. Увидела дату в углу мониторов: 15 сентября 1017 года, то есть через двадцать дней после моего рождения из колбы АКОСа.
Меня продолжали простукивать и замерять, пока, наконец, всё внезапно не прекратилось. Перестали водить по кабинетам. Из-за этого потеряла счёт дням.
Иногда ко мне вообще никто не заходил. Еду подавали через окошко в двери, не отвечая на вопросы. Стала чувствовать себя как в колбе, расширившейся до здания лаборатории.
Занять себя было нечем. Я не уставала, поэтому спала плохо. Постоянно просыпалась, отплёвываясь: казалось, что белый мусор снова окутывал меня в синей глубине диссоциативного электролита.
В один из дней в камеру-палату заявилась делегация, состоящая из отменно старых и наглых учёных.
Ассистенты бесцеремонно раздели меня и снова простукали, прощупали и взяли кровь. Но я особо не протестовала, чувствуя, что это – прощальные церемонии.
– Головокружения