с шеи платок, она пыталась промокнуть сочившуюся кровь, но шелк лишь скользил по мокрой рубахе, отказываясь впитывать густую алую влагу. Заливаясь слезами, она то и дело припадала на грудь мужу, причитая и прося Бога о милости.
– Жена, ты похожа на ворону, – тихо произнес Шерман.
Услышав голос мужа, Хана резко замолчала и, протерев от слез глаза, взглянула на улыбающегося Израила.
– Почему? – удивленно спросила она.
– Оглянись.
Перед окном цокольного этажа важно прогуливалась молодая ворона. Видя свое отражение, она демонстративно отворачивала от стекла голову и продолжала идти, но уже через секунду растопыривала крылья и молниеносно набрасывалась на «врага», запугивая его и стуча клювом по собственному отражению. Совершив пару налетов, ворона отпрыгивала в сторону и, как ни в чем не бывало, снова медленно прогуливалась вдоль окна, косо поглядывая на свое отражение и планируя следующий маневр.
– Хана, зачем кричишь и пугаешь сама себя?
– Изя, он убил тебя в сердце!
– Мое сердце бьется согласно расписанию и только при виде тебя уже который год дает нешуточный сбой. Жена, от царапины еще никто не умирал. Помоги мне встать, а то мы начинаем нервничать многих людей.
– И здрасте вам через окно! – послышался голос соседки. – Мы таки уже печально подумали, а он себе лежит и даже шутит. Израил Гершевич, как ви сами себя имеете? Ну, раз хорошо, то мы тоже рады. Я уже представила, что придется нести ваши награды медленно и печально впереди вас и на бархате. Мендл, отодвинь от героя своего папу, пока он тихо дышит носом! А когда он очнется, передай, что Сара Моисеевна ему желает ревматизм в пятки и десять кораблей золота, которое он все истратит на врачей.
И был день седьмой, и был вечер, несравнимый по своей красоте и совершенству. Как и со дня Сотворения мира, на смену солнцу пришли луна и звезды. И дали они свет всему живому, дабы не сбился человек с пути своего. И был этот вечер особенный, потому что он был наполнен любовью Божьей и человеческой.
Дома Хана помогла мужу помыться и переодела в чистую рубаху. Потом она накрыла стол белой скатертью, зажгла две свечи, и все склонили головы в молитве. И не было в этот вечер счастливее Израила и Ханы, потому что в доме царили любовь и радость. И увидел Господь, что это хорошо, и благословил род Шерманов на многие века.
Тетя Сара знает все!
Послеобеденную тишину одесского дворика на Преображенской улице разорвал рев мотоцикла. И надо же было в этот момент никому не дебоширить, как это часто делал Савелий, и даже не кричать друг другу из окон, рассказывая о сегодняшних ценах на рынке. Выхлопной газ мгновенно проник во двор, беспечно распахнутые окна и форточки, смешавшись с запахами борща, жареной рыбы.
– И где у нас снова случилось? – послышался голос Сары Моисеевны.
Мотоциклист газанул последний раз, и загруженная до отказа машина, вытолкнув из себя порцию черного дыма, заглохла посреди двора.
Дождавшись, когда дым развеется, тетя