видела. Все видела и скажу вам, Израил Гершевич, что ви такой хороший мастер и не должны переживать. Прическа у женщчины осталась как новая, и она будет спокойна. Уж ви мине поверьте. Мадам, – обратилась она к даме с плачущим ребенком, – что ви стоите, дайте своей девочке цыцу, и она перестанет плакать. Не девочка? Так тем более дайте. Мальчик вирастит и скажет вам спасибо за ровную нервную систему или на всю жизнь обидится на паховую грыжу. Почему я должна беспокоиться о вашем ребенке? Нет, рожать нужно в старости. Правда, Миша? – обратилась она к мужу, который выглядывал из другого окна. – У молодых совсем нечем думать о детях. А если ви хочите сделать себе прическу, – переключилась она снова на мать, – то можете идти и спокойно себе сидеть в кресле. Я присмотрю за вашим фаэтоном, будьте-таки уверены. Тетя Сима воспитала собственных детей – и вашего крикуна, шоб он был здоров, воспитает в лучшем виде. Не хочите, как хочите. Расстанемся в трепетном оживлении и забудем, как друг друга звали, – прокричала она вслед уходящей мамаше. – Можно подумать, что ви спешите скорее, чем я. Вейз мир! За пару минут и столько событий.
Израил Гершевич, мине кажется, вас уже дожидаются, – махнула она рукой в сторону стоящего у салона пожилого мужчины. – Или есть ещчо время нам душевно поговорить за этот несчастный случай? Я себе знаю, а ви думайте, что хочите, но он точно пришел до вас. Ну, что я говорила! Отличить клиента от поглазеть – для меня как сторговать пару рублей на Привозе. Вам что-нибудь там купить? Мы с мужем сейчас пойдем. Нет? И правильно. В последнее время там такие зверюги торгуют, что норовят сделать покупателю неприятно. Во вторник пошла за квашеной капустой, а на месте Баси торгует другая интересная мадам. Я попробовала засол и вижу, что это тот же рецепт. Стою, ем, как будто думаю, и виду не подаю. Потом попросила взвесить килограмм и в ответ получила такую цифру, что мине приключился апоплексический удар. Можно подумать, я на базаре первый раз и не знаю, сколько стоит та капуста. Легкой вам руки, мастер Шерман, или вам все-таки купить? – прокричала тетя Сима вслед заходящему в салон Израилу.
– Шерман? – удивленно спросил незнакомец. – А вы случайно не родственник знаменитой Любки Шерман, которая до революции заведывала всей контрабандой города Одессы?
– К счастью или к сожалению, но нет, – улыбаясь, произнес Израил.
– Жаль, легендарная была женщина и ума такого, что любой коммерсант мог бы ей позавидовать. Какими делами ворочала! Кораблями ей возили товар, а полиции хоть бы что. Говорят, она платила им жалованье. Я слышал, вас зовут Израил Гершевич? Очень приятно. Меня можете называть просто Иммануил. Иммануил Сапир, будем знакомы. А пока вы меня постригаете, с вашего позволения, я скажу несколько слов за вашу легендарную однофамилицу. До революции на Молдаванке жили не только воры и контрабандисты, но и вполне себе честные люди. Мадам Любка после смерти первого мужа Лейба Зильбермана получила в наследство не только его сына и общих двух дочерей, но винный завод и харчевню, которую она успешно продала и счастливо вышла замуж